Кроме уроков этикета, Блейк хорошо усвоил только искусство слухов, и это показалось бы смешным сочетанием — известно, что слухи и корректное поведение несовместимы. Может, ему помогло воспитание, а может, книжка по этикету Эмили Пост, стоявшая на книжной полке его спальни, — но интуиция, а не знания всегда подсказывали Блейку, что хозяйке приема цветы надо посылать на следующий день после приема (чтобы ей не приходилось бегать в поисках вазы во время мероприятия) и что записки с благодарностью следует писать на плотной бумаге хорошего качества.
Кроме прочего, Блейк, обладатель чуткого уха и острого зрения (еще два пункта из длинного перечня недостатков, которыми, по мнению отца, обладает его сын) — светский хроникер и успешный журналист, хотя пристальное внимание к деталям, скрупулезность в проверке фактов и редкие ошибки в работе делали его колонку скучноватой. Блейк, по мнению многих, перестраховывался всегда, до самого момента сдачи материала в печать, опасаясь, что жирная сплетня может оказаться наполовину правдивой — недостаточно правдивой для юристов журнала или менеджеров по проверке фактов (Элисон Уайт, например).
«Доверяй своим инстинктам; если что-то не дает тебе заснуть, это значит, скорее всего, что тебя беспокоит действительно недостоверная информация», — вот лучший совет редактора Зануды, который Блейк когда-либо слышал. За десять лет работы в колонке слухов Блейк ни разу не был вынужден дать опровержение собственного материала.
Блейк осторожно разделся: снял пиджак, белую рубашку и брюки цвета хаки — этот наряд служил ему верой и правдой много лет, зачем его менять? — и тихонько сложил в мешок для грязного белья, который потом заберет горничная его матери. «Я не собираюсь краснеть при мысли о беспорядке в твоей квартире», — сказала она, хотя никогда в жизни не выезжала за пределы Пятьдесят седьмой улицы. Одна мысль о том, что швейцар может подумать, что Блейк живет в неухоженной квартире, заставляла ее выслать к нему горничную.
Бетани считала, что эта горничная — не что иное, как очередной прием, позволяющий осуществлять материнский контроль. «Я не понимаю, почему ты не наймешь прислугу сам?» — спрашивала она, так и не поняв, что его деньги разбросаны по трастовым фондам, железнодорожным акциям, вложены в недвижимость и не могут быть потрачены в универмаге «Барнис». Однако она рассчитывала, что после свадьбы в ее распоряжение перейдет солидная часть имущества Блейка.
Бетани уже спала в большой антикварной кровати. Закутавшаяся в толстое белое одеяло, она выглядела такой маленькой, даже беззащитной, ее волосы разметались по белым подушкам. Однако сегодня ночью Блейк добился бы большего успеха, если бы пристал не к ней, а к любой из официанток в клубе. Она отошлет его спать на диван, если он попытается хотя бы поцеловать ее. И все равно приятно вернуться в дом, к теплому телу в своей постели и кондиционеру в спальне. Он — единственный сын и большую часть своей жизни провел в одиночестве, если не считать соседей по комнате в школе и колледже.
Старинный бриллиант в обручальном кольце белого золота на пальце Бетани отбрасывал мелкие световые зайчики по полу, отражал свет ламп ванной комнаты. Веки девушки подрагивали в такт волнам окутавшего ее сна. Бетани вся такая утонченная… Все в ней при правильном освещении выглядело эксклюзивно. Она — самая красивая из девушек, с которыми он встречался, и ее красота, как наркотик, который, однако, действует до тех пор, пока она не начинает проявлять свою стервозность.
Они вместе уже два года. Их матери — подруги по различным пафосным общественным комитетам («Мемориал Слоун Кейтеринг», «Нью-Йорк Сити Ба- лей»), но родители Бетани — полная противоположность семье Блейка. Ее предки десятилетиями состоят в «правильных» клубах («Мэйдстоун», «Ривер Клаб», «Атлантик Гольф Клаб»), живут по «правильным» адресам (Саутгемптон, Палм-Бич, Парк-авеню), но семейное состояние промотано почти до нитки. Если бы они до сих пор владели замками, им нечем было бы их отапливать. Отец Блейка, наоборот, заработал состояние по старинке: трудоголизмом и болезнью «всегда мало», которой страдает весь состоятельный Манхэттен. В Нью-Йорке надо быть осторожным со своими желаниями. Вполне вероятно, что как только получишь желаемое, сразу же захочешь еще чего- то — захочешь большего.
«Ты — идеальный хамелеон», — любила повторять его мать, и это, видимо, единственное, что ей нравилось в Блейке. Иногда отношения с Бетани становились слишком сложными, но мысль о разрыве после двух лет совместной жизни и начале чего-то нового пугала его больше любых сложностей. Свои деньги он получит только после женитьбы. Более того, возвращаясь, домой к Бетани после ночи, в течение которой он, как обычно, наблюдал, как Тим лапает подстилку, Блейк ощущал себя праведником.
Ему нравилось, что на вечеринках Бетани перетягивает внимание с его персоны на себя, а он в это время под шумок может задавать вопросы и получать ответы — то есть делать то, что в первую очередь должен уметь любой журналист колонки слухов. Более того, ему нравилось, как смотрят на него другие мужчины — словно он некто значительный, раз заполучил такую девушку, как Бетани.
Он вошел в ванную. В их ванной установлены два умывальника — каждому свой. На полках Бетани навалены пудры, духи и дорогущие средства для кожи от доктора Стенли Шталя, которыми она пользуется каждое утро. Над его умывальником — зубная щетка, бритва и кусок мыла. Блейк включил душ и подождал, пока ванная не наполнится паром. Ему просто необходимо смыть с себя запах дыма и похотливого желания, ауру которого источали подстилки. Он посмотрел на себя в зеркало. Может, Тим и привлекателен, но у Блейка больше волос. Он отбросил со лба светлую челку. Более того, он богат, а Тим богачом никогда не станет.
После открытия «Райпа», где она напилась до бесчувствия, Кейт проспала всю ночь как убитая, но похмелье так и не отступило. Солнечные лучи резали ей глаза и, словно острые дротики, буравили мозг.
— Что, тяжелый был день? — спросил Ник, сосед по мансарде в Бруклине. В руке у него бутылка воды и упаковка таблеток адвила.
Кейт приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на электронное табло будильника. Уже 8:30 утра.
— Где ты взял этот костюм? — спросила она.
И когда только Ник успел из выпускника университета Брауна превратиться во взрослого мужчину? Можно подумать, что он годами носит костюмы. Кейт никак не могла решить, хорошо это или нет. На ее памяти он всегда был облачен в джинсы и футболку, а по его карманам были во множестве распиханы ручки, которыми он пользовался на лекциях по архитектуре. Надо бы сфотографировать его и послать фотографию Энни, его однокурснице, которая сейчас учится в юридическом колледже в Стэнфорде. Энни столько занимается, что не может вырваться в гости, но каждый вечер Ник ей звонит, чтобы поболтать перед сном.
Ник медленно повернулся вокруг, вытянув руки в стороны.
— Пьер послал меня в «Барнис» и дал свою кредитку. Он сказал, что если я буду одеваться, как мальчишка, то и платить он мне будет соответственно.
Пьер Патуа — владелец сети отелей, нанявший Ника себе в ассистенты. Ник говорил, что хочет узнать, как работает эта индустрия, чтобы потом побить таких, как Пьер, открыв собственное дизайн-бюро гостиничных интерьеров.
