— Вы здесь давно?
— Как посмотреть. С Нового года, так что десятый месяц. Давно? Для отдыха — давно, для работы — не очень.
— А как вы попали на такую работу?
— Так получилось. Послушайте, Вика, что мы с вами всё на «вы» да на «вы»? — резко сменил тему Олег. — Давайте выпьем чего-нибудь на брудершафт и перейдём на «ты».
— Ну-у-у, не знаю, — словно в нерешительности протянула Вика, — а целоваться обязательно надо будет?
Она смотрела на него, невинно хлопая глазками, ну ни дать ни взять — восьмиклассница на первом свидании.
«Ах ты, язва, — подумал Олег, — погоди же, я тебя укорочу».
— Что вы, — произнёс он вслух, — если вы считаете неприличным целоваться в первый день знакомства, то, конечно, нет.
— Э-э-э, — протянула Вика, поняв, что попалась, ни «да» ни «нет» уже не скажешь, — а что мы будем пить?
— Посмотрим.
Олег пошёл к стойке бара и вскоре вернулся с двумя бокалами.
— Это их местное вино, так себе, конечно, но всё-таки лучше вонючего рома. Ну давайте на брудершафт.
Они переплели руки и Вика, отхлебнув кислого вина, привычно потянулась губами к Олегу, забыв, что считает неприличным целоваться в первый день знакомства.
— Олежек! Ах ты, сукин ты сын!
К их столику, слегка покачиваясь, приближалась женщина лет тридцати пяти, в светлых шортах и аляповато раскрашенной футболке. Её выбеленные краской волосы задорно курчавились своими завитками в разные стороны, пышная, ничем не стеснённая грудь свободно колыхалась под тонким хлопком.
— Что, новую бабу охмуряешь? — Она подошла вплотную и тяжело оперлась об их столик. — Инструктаж уже был? А погружение? Или пока ещё тренировка? А комнату свою ты ей уже показывал? Рекомендую, девушка, пятьдесят баксов, и вам гарантированно незабываемое погружение, — она глупо хихикнула, — лучше погружаться прямо в его каюте, не теряя времени на дурацкие коралловые рифы. Отвали! — отмахнулась она от тянущей её за руку подруги. — Завтра, Олежек, я обязательно запишусь на дайвинг, ну непременно! Да иду я, иду!
И она отошла от столика, ухватив подругу за руку.
Всё это время Олег, получивший вместо Викиного поцелуя скандал, сидел молча, ни взглядом, ни жестом не показывая, что пьяные выкрики загулявшей дамочки имеют к нему хотя бы малейшее отношение.
— М-да, — он повертел в пальцах свой стакан, сделал глоток, сморщился, — какая всё-таки гадость, — заметил он, и неясно было, что он имел в виду. — Вы знаете, при обучении подводному плаванию работать приходится в очень тесном контакте, иначе невозможно, я ведь за жизнь их отвечаю. Ну и некоторые женщины воспринимают это… ну вы меня понимаете.
— Да, конечно, я понимаю, — сказала Вика, — только почему опять на «вы»? Мы же на брудершафт всё-таки выпили или нет?
Скандал совершенно не оскорбил Вику, не вызвал у неё отторжения по отношению к Олегу, скорее наоборот, пробудил ещё большее любопытство.
«Что, миленький, — думала она, — вот и ты мне и попался, не захочешь, пожалуй, чтобы Ольга об этом узнала. А не такой уж ты, оказывается, тихоня, и каюту твою посмотреть бы надо, но не сегодня».
— А-а-а, — совершенно непритворно зевнула она, прикрывая рот ладошкой, — знаешь, Олег, я, пожалуй, пойду, совсем засыпаю, а Ольга десятый сон уже видит, наверное. Давай завтра на пляже, найдёшь нас, я думаю. Там и с Ольгой встретишься. Всё, не провожай, я сама дойду.
Тихонько открыв дверь номера, Вика прислушалась к мерному, глубокому сопению Ольги, разделась, нырнула в свою кровать и, довольно хмыкнув, закрыла глаза. Нет, день прошел не зря, не зря они поехали сюда отдыхать. Впрочем, додумать она не успела, провалившись в глубокий, здоровый сон.
Глава 4
Олег, придя в свой номер, с остервенением содрал с себя футболку, зашвырнул её в дальний угол и поддал пинком кроссовку, подвернувшуюся под ноги. Та отлетела к балконной двери и, раскинув в стороны шнурки, будто руки, с укоризною поглядывала на Олега. «Вот дрянь! — думал Олег, непонятно о чём или о ком. — Вот дрянь какая!» Впрочем, дрянью было всё: и это кислое вино, выпитое в баре, и эта дура, Верка, устроившая скандал, да и Вика, настырно липнущая к нему и явно пытающаяся оттеснить Ольгу.
Олег прошёл к балконной двери, снова дал пинка безвинной кроссовке, вышел на балкон и, взявшись за перила, глубоко втянул ноздрями сухой, теплый воздух. Ветерок тянул с запада, пахло пустыней.
Пустыня, страшная и манящая, бесконечная и беспощадная, постоянная в своей изменчивости движущихся песков, безмолвное пространство одиночества и смерти. Только древняя египетская цивилизация, зародившаяся среди пустынь, могла породить такой всеохватывающий культ смерти, культ мёртвых. Пустыня — это осколок вечности, среди кипения мгновенно гибнущей и возрождающейся вновь жизни.
Олег вспомнил, как, впервые попав в пустыню, он был околдован её могучим, величественным покоем, как ему вдруг захотелось идти и идти, всё дальше и дальше, в объятия бесконечности.
Вот и сейчас, едва почувствовав запах пустыни, он снова испытал то неизъяснимое волнение первой встречи с вечностью. Собственно, именно пустыня почему-то и стала той последней причиной, которая помогла принять окончательное решение остаться в Египте на целый год. Хотя и других причин хватало, чтобы уехать из Москвы куда угодно, хоть к чёрту на рога, хоть в Африку.
Африка! Загадочная страна детских грёз. Ещё дошколёнком, декламируя «Айболита», он ярко представлял удивительную Лимпопо, а прочитав подростком роман Б.Пруста «Фараон», бредил Древним Египтом.
«Чёртова Африка! — проворчал он про себя. — Чёртов Египет!» За десять месяцев всё это надоело до зубовного скрежета, до тошноты и рвотных позывов. Особенно еда. Совершенно безумно хотелось съесть хоть кусочек чёрного хлеба с селёдочкой, хотелось квашеной капустки, солёного огурца. Именно солёного, а не маринованного из банки, какие продавались здесь в магазинах европейских товаров.
Сначала местная кухня даже понравилась, обилие свежих овощей и фруктов круглый год приятно ласкало глаз и радовало измученный зимней московской картофельно-крупяной диетой организм. Но потом… Сейчас, набирая себе на тарелку еду со шведского стола, Олег тщательно выбирал из всего салатно-гарнирного обилия лишь помидоры, огурцы и картошку. Ни горы маринованных маслин, ни миски с нарезанной зеленью, смешанной с остро-солёной брынзой, ни наструганный крупными кольцами лук, ни пропитанные какими-то специями баклажаны, ни ещё какие-то морковно-капустные смеси его больше не привлекали. Ароматы восточных приправ внушали отвращение, и хотелось обычной российской котлеты с жареной картошкой. Впрочем, картошка здесь была, но приготовить её ухитрялись настолько безобразно, что есть её приходилось уже без всякого удовольствия — была она тут не жареная, не варёная, а тушеная, причём с какими-то местными подливками и специями. С мясом местные повара обращались так, будто готовили его, преодолевая внутреннее отвращение. «Что это?» — тыкал в первые дни Олег пальцем в покрытые обжаренным тестом куски, получая каждый раз один и тот же ответ: «коров», была ещё, правда «кура». Спасали вкусный хлеб, разнообразная выпечка, местная простокваша и фрукты, поглощаемые им в огромном количестве.
