— Да ты что, совсем уже?
— Сама посмотри. Посмотри как следует, и все поймешь.
И я решила посмотреть как следует и как следует все понять. И это была моя непростительная ошибка.
Сидит мужик, никого не трогает. Не пьет, не ест, отдыхает. Глаза светлые, голубые или очень близкого к голубому серого цвета. Много ресниц и бровей, причем брови низкие, сросшиеся на переносице. Выпуклый высокий лоб, крупный нос с еле заметной горбинкой. Усы, борода темно-русые, губ не видно. Волосы прямые, длинные, до плеч. Намного светлее, чем растительность на лице. Периодически дергает головой, чтобы отбросить прядь со лба. Наверное, когда он работает, то собирает волосы в хвост, и черты лица становятся еще контрастнее.
И снова глаза. Удивительные, неправильные, страшные. Как горизонтально вытянутые бойницы, и из них не то свет бьет, не то огонь.
— Ну как? — громко икнув, спросила Юлька.
— Подожди, — сказала я, — не могу же я так нагло его разглядывать. Надо постепенно, медленно и печально.
Я запила «швепсом» первое впечатление и, спрятавшись за бокалом, продолжила наблюдение.
Растянутый свитер, джинсы, кроссовки — ничего оригинального. Вот если только руки. Пальцы длинные, мосластые, ногти почти круглые, коротко остриженные, кисть крупная, красноватая, с выступающими венами.
Сильные руки, прямо не руки, а ноги какие-то. Как даст, наверное, по морде, и будешь лететь, тормозя ею же об асфальт. А чего, собственно, он должен по морде мне дать? И за что? А если б и дал, я бы, наверное, простила, и за руки взяла, и поцеловала эти руки. Господи, что это со мной?
— Ну, что молчишь? — толкнула меня под столом Юлька. — Все, что ли? Тоже подсела?
— Не говори ерунду.
— Что ж я не вижу?
— Не подсела, но могла бы подсесть. Причем по самое горло.
— А я что говорю. Но имей в виду, я его первая выбрала.
— Да на здоровье.
Я налила себе водки, выпила залпом, выбралась из-за стола и стала пробираться к выходу.
Скорее бы на улицу, воздуху глотнуть и перекурить первое впечатление, которое полностью соответствует Юлькиному любимому выражению: «никогда еще прежде более, чем сейчас».
Никогда еще прежде! Никогда еще! Никогда! Вообще! Более! Чем сейчас! Так не бывает, с первого взгляда — и сразу поддых. Что вы делаете со мной, мужчина? Без моего согласия, без моего разрешения, без моего желания, назло мне! Не хочу, не буду, не стану, не возьму, сожму кулаки, сложу крестом ноги, упрусь рогом и не дамся! Зачем мне сейчас, в самый раз, за все мои страданья эта новая бестолковая любовь! Да кто говорит о любви? Что это было? Всего лишь ожог. Небольшой, но больнючий. Пописай на рану, и все пройдет. А если я не хочу, чтоб проходило? Не желаю! Не отдам! Мое! Так пока еще и не мое. И успокойся. И не трясись. Поешь снега. Остуди голову. Затянись поглубже. Подумай мозгами. Мозгами! Мозгами, мозгами, мозгами! А не тем местом, откуда появляются дети. Посмотри на звезды. И снова там эти глаза. Голубого или очень близкого к голубому цвета. Еще немного, и все повторится. Наши глаза встретятся, как встретились они всего один раз за все время моего наблюдения, и я дернулась, будто меня застали за подглядыванием.
Хотя так оно и было. Но подглядывание происходило за подглядывающим. Как бы он ни делал вид, что меня не замечает, но что-то от игры на камеру в его поведении прослеживалось. Слишком ленив, слишком небрежен, слишком равнодушен и независим. Посмотрел и засмеялся, беззвучно, в усы. Засмеялся одними глазами. И мне стало весело и страшно.
На улице шел снег. Причем не просто шел, а валил белыми крупными хлопьями. Этот снеголет, снегошум, снеговал в начале весны, после солнечного тающего дня был как снег на голову. Я стояла на пороге офиса и громко, со свистом втягивала в себя мокрый колючий воздух.
— Ну что, пошли? — услышала я за спиной низкий незнакомый голос.
Я обернулась и увидела архитектора. Он стоял в двух шагах от меня и прикуривал сигарету.
— Ты очень много куришь, — неожиданно спокойно сказала я и отвернулась.
— Тебе это мешает?
— Мне это все равно.
— Ну тогда пошли?
— А, собственно, куда?
— Можно к тебе. Или ко мне?
Вот этого я от него никак не ожидала. Такой высокий лоб и такой примитивный прием, рассчитанный на дешевых шлюх. Но мы же не какие-нибудь сиюминутные давалки, мы гордые, знающие себе цену женщины, мы будем долго сопротивляться и кричать.
Я снова обернулась, собираясь уничтожить его своим презрением, но не смогла. Его глаза смеялись, и я рассмеялась в ответ.
— Ладно, пойдем просто погуляем до метро, а там видно будет, — предложила я и, собираясь красиво развернуться на каблуках, поскользнулась и чуть было не упала. Но он успел меня подхватить.
Я стояла в кольце его рук, как стойкий оловянный солдатик, готовый вот-вот расплавиться.
— Я красивая? — выдала я первое, что пришло мне в голову.
Он ничего не ответил, а просто прижал меня к себе еще сильнее, а потом вдруг резко отпустил, как оттолкнул.
Только не бросай меня сейчас. Может быть, потом. Только сейчас не бросай. Пожалуйста. То ли этот снег, то ли моя усталость, то ли алкоголь, то ли все это вместе взятое свалилось в одну кучу и загорелось синим газовым пламенем, не согревая меня, а душа тихо, надежно и фатально.
— Давай срежем угол и пройдем дворами, так будет быстрее, — предложил он.
Но мне уже хотелось идти с ним медленно и в обход.
— Срежем так срежем, — с пионерской готовностью ответила я, — только я не знаю этой дороги, мы не заблудимся?
— Со мной заблудиться немыслимо, но можно запросто пропасть.
— И многие пропадали?
— Не очень чтобы…
— И где они сейчас?
— Так ведь пропали без вести. Чик — и готово.
— И давно ты так маньячишь?
— Ну, какой из меня маньяк. Так, любитель.
— Любитель женщин?
— Любитель любви.
— Любитель любви? — повторила я. — Красиво! А объект любви тебя не интересует в принципе?
— Ну, как без этого. Особенно на первом этапе. Должна вспыхнуть искра какая-то, гром грянуть, молния в сердце упереться… — Он щелкнул пальцами, подыскивая слово. — Ток должен пройти. Знаешь, что такое ток?
— Приблизительно.
— Ток — это направленное движение электронов.
— Да ну?
— Да! Сначала был хаос, а потом — опаньки! — щелчок выключателя, и все стройными рядами по направлению к одной цели, как сперматозоиды к матке. И вся любовь.
— Вся любовь? Вот так просто?
