Алесандр вспомнил, как на втором или третьем курсе он лишился гениальной роли именно из-за этой своей поспешности в принятии решений. Он должен был в учебной работе сыграть парня, которого зритель воспринимает как человека скромного, зажатого, стеснительного. Эдакий положительный тюфяк, который и мухи не обидит, разговора первым не начнет, и все в таком роде. А на последних полутора минутах фильма этот персонаж совершает убийство и вывешивает труп у себя на балконе: мол, смотрите, на что я, оказывается, способен-то. Парень стоит на рассвете на этом балконе и хохочет, а люди с ужасом на него смотрят…
Алесандр заявил, что такая роль не вызывает ничего, кроме отвращения, и вообще, это совершенно не его типаж. Разумеется, он получил выговор от педагогов курса, благодарность однокурсника, которому в итоге досталась роль, и пощечину от режиссерши. Как выяснилось, девушка еще с первого курса искала такой вот интересный сценарий специально для работы с Алесандром, а он такой-сякой, мачо питерский, что-то невероятное о себе возомнил. Но когда фильм получил первое место на конкурсе студенческих работ, Алесандр понял, что просчитался. Он смотрелся бы беспроигрышно в этой роли, и она добавила бы пикантности его и без того шикарному яркому образу. Однако, боясь признаться в собственной неправоте, вслух Алесандр сказал, что за такое кино он лично и гроша ломаного не дал бы…
— И я говорю, как это можно, подвергать свою жизнь такой опасности! — продолжала тараторить Анжела. — Ведь профессия дрессировщика сродни профессии разведчика: никогда не знаешь, откуда ждать опасности! Но ей разве что-нибудь докажешь? Я-то думала, что ее взяли в спектакль потому, что она талантливая актриса, а им, оказывается, просто нужен был дрессировщик! И потом, ну что это за профессия такая — циркачка?! Да я бы…
…А виноград Жанна любила. Черный. Без косточек. Ободрать виноградинки с ветки, перемешать с медом и лимонным соком и есть руками, облизывая друг у друга пальцы, и запивать сухим вином, и целоваться, слизывая с губ горько-сладкий вкус, и в итоге испачкаться медом, вином (но какая разница — все равно не одеты), и в теплом душе снова стать чистыми, и потом заснуть, и не услышать будильник, и проспать что-нибудь важное… Но разве может потом быть что-нибудь важнее вчерашнего винограда, и меда, и вина, и лимонного сока, едва уловимого, чуть терпкого, остающегося на губах до самого утра, даже после душа, даже после всего-всего-всего…
— Слушайте, вы мне надоели. Вы сами уйдете, или мне позвать медсестру? — не выдержал наконец Алесандр.
«Залепить бы ей рот гипсом», — подумал он.
— А зачем ты мне так грубишь? Я к тебе со всей душой…
— Мы с вами на брудершафт не пили, — отрезал Алесандр.
— Мам. — Должно быть, Кристина уже несколько минут стояла в дверях с чашкой винограда. Не могла же она мыть его целую вечность, пока ее мать несла тут всякую ерунду! — Мам, Алесандр правда уже устал от нас. Пойдем.
— Кристина!
— Да что опять-то не так? Алесандр, извините, мы уже уходим. Поправляйтесь. — Кристина поставила чашку с виноградом на тумбочку, взяла обе сумочки — свою и мамину — и направилась к выходу. — Мам, пойдем. У Валеры сегодня родительское собрание, ты опоздаешь.
— Отец сходит. — Анжелика оценивающе разглядывала молодого человека, непрерывно кивая при этом головой. — А ты будь повежливей. Я тебе в матери гожусь.
— Как вы мне надоели, кто б знал, — вздохнул Алесандр и, закутавшись с головой в одеяло, отвернулся к стене.
— Дочь, уходим, нам здесь не рады, — гордо заявила Анжелика Витальевна и встала. — Вы еще узнаете горечь одиночества, молодой человек, но не зовите, будет поздно! — И она первой вышла из палаты, захлопнув за собой дверь, и первой обругала дежурную медсестру, не дожидаясь, пока та сделает ей замечание.
Алесандр остался один. Он смотрел в стену и тупо чертил пальцем бессмысленные фигуры. Он поймал себя на том, что ему хочется плакать, как в тот день, когда он приехал в Москву в надежде дождаться звонка от Жанны, Она тогда ничего не обещала, и Алесандр даже не был уверен, что у нее есть его телефон. Он просто ехал в метро, плакал и ждал.
Алесандр повернулся, дотянулся до сумки, нашел мобильный телефон, зарядное устройство, с трудом достал до розетки, включил. Ни одного пропущенного звонка от нее, Жанна не звонила. Жанна не позвонит.
Ладно, все, хватит. Жанна — это уже завершенный фильм, отснятая кинопленка. Причем все не просто снято, а уже озвучено, смонтировано и выпущено в прокат. И даже уже вышло из проката и кануло в Лету. Фильм не удался, не стал классикой, не получил Оскара. Учебная работа. Не более. Пленка испорчена и отправлена в архив. Гонорар выплачен актерам сполна. А вам, Алесандр Райшер, «неуд.». Вы были слишком искренни, совсем не играли. Но роль, как и слово, — не воробей, сыгранного не воротишь.
Молодой человек посмотрел на кулек грецких орехов. Со вчерашнего дня он к нему так и не притронулся. Алесандр раскрыл его, взял один орешек, откусил и съел один кусочек. Затем он приподнялся на кровати и попытался дотянуться до форточки, но для этого надо было согнуть ногу, на что Алесандр сейчас оказался не способен. Он заметил лежащий на пустой соседней кровати зонт-трость. Должно быть, кто-то из этих двоих его здесь оставил. Алесандр протянул руку, взял зонт, оперся на него и попытался встать. В это время в палату вошла Кристина.
— Извините, я забыла…
Алесандр протянул ей зонт, снова лег на кровать и произнес:
— Открой форточку.
Кристина открыла. Алесандр протянул ей кулек с орехами.
— А теперь бери по одному, — тихо сказал он, — и выбрасывай.
— Что?
— Бери по одному и выбрасывай.
Алесандр закрыл глаза.
— Тебе плохо? Давай я врача позову?
— Мне хорошо. — Алесандр посмотрел на Кристину и приблизил кулек с грецкими орехами вплотную к ее руке. — Бросай. Только по одному, пожалуйста.
Кристина нерешительно взяла из кулька несколько орехов, какое-то время еще молча и непонимающе смотрела на Алесандра, а потом по одному, как он и просил, выкинула их за окно.
— Бери по одному, — снова напомнил Алесандр.
Он наблюдал, как летели и падали за окном очищенные грецкие орехи, как некоторые из них исчезали, сливаясь с землей, а другие становились добычей бродяжных голубей. Он смотрел за окно и плакал.
Только когда кулек был уже больше чем наполовину пуст, Кристине пришла в голову мысль о том, что этот ритуал, возможно, является для Алесандра своеобразным прощанием с прошлым, а именно — с Жанной. А что если еще несколько часов назад ее руки касались этих орехов, этого кулечка — руки Жанны, невысокой светловолосой женщины из старого района Китай-города… Здесь остался ее запах…
Кристина замерла, крепко сжала кулек обеими руками и резко отвернулась от окна.
— Бросай, — прошептал Алесандр.
