Эмма с подозрением взглянула на него.
— И что?
— Когда наши руки только что соприкоснулись, я вспомнил одну ночь. Вы были простужены. Ваших родителей дома не было. Вы сказали мне, что ваш отец придет в ярость, если застанет меня здесь. Потом я пытался поцеловать вас, но вы мне не разрешили. Вы не хотели, чтобы я заразился.
Ее зеленые глаза расширились.
— Я совсем забыла об этом, я помню только те два раза, когда мы…
— Когда мы что? — настойчиво спросил Раф, когда она запнулась.
Она вздрогнула, потом отвела взгляд и поспешно отошла в сторону.
— Достань лучше коробку.
Раф вздохнул и постарался успокоиться. С коробкой он вошел в комнату.
— Что в ней?
Эмма смотрела в окно, обхватив себя руками.
— Это вещи, которые остались после тебя. Когда ты умер — во всяком случае, мы так считали, я пришла к тебе в квартиру и все забрала. Там было немного, в основном одежда. Мебель ты брал напрокат.
Раф поставил коробку на пластиковую поверхность стола.
— Я не подумал о вещах, оставленных здесь, родители, видно, тоже.
— Хозяин дома позвонил мне, потому что был со мной знаком. Я бывала там… довольно часто. Сначала я хотела отправить все твоим родителям, но… — Эмма внезапно замолчала и обернулась к нему, вглядываясь в его лицо. — Ты сказал в чулане, когда прикоснулся ко мне, что вспомнил ту ночь, когда я была простужена. Что ты имел в виду?
Уж не начала ли она верить ему? Эта женщина, которую он едва знал?
Он едва знал собственную жену.
Поборов смущение, Раф поймал ее взгляд.
— Вы воскресили мои воспоминания.
Глаза у нее округлились.
— То есть?
— Когда вы упали в обморок в гостинице и я взял вас на руки, мне вдруг вспомнилось кое-что из моей жизни до катастрофы. Вы даже представить себе не можете, как это для меня важно. Больше шести лет я не мог вспомнить ничего. Родные мне что-то рассказывали, но все это было как будто мертвым. Я не помнил ничего — ни людей, ни запахов, ни звуков. Но когда я прикасался к вам, всякий раз что-то всплывало…
— Нет. — Эмма крепче обхватила себя руками, чтобы сдержать дрожь. Выходило, что между ними до сих пор существовала какая-то связь. Но этого не могло быть.
Раф достал свой бумажник и извлек из него пожелтевший, весь в пятнах листок бумаги с обгоревшими краями. Он развернул его, словно это была Туринская плащаница.
Сердце у нее замерло. Она уже знала, что это. Рисунок, когда-то небрежно набросанный ею на скучной лекции по истории искусств в университете. Она изобразила на нем Рафа в виде ангела. В ту самую ночь и был зачат Габи.
Раф пристально всматривался в рисунок.
— Когда вы потеряли сознание и я подхватил вас, я вспомнил, как вы мне его отдали. Мы стояли на берегу Миссисипи. — Раф протянул ей листок. — Это нарисовали вы, правда?
Эмма проглотила подступивший к горлу ком, но он немедленно подступил снова. Она кивнула.
— Я сжимал это в кулаке, когда меня нашли спасатели, — сказал Раф. — Поэтому листок такой грязный и с обгоревшими краями. Это чудо, что он уцелел во время взрыва. Видимо, мое тело приняло удар, защищая его. Это был единственный ключ к моей жизни, пока отец не нашел меня. Временами это было единственным, что не давало мне сойти с ума.
Эмма дрожащим пальцем дотронулась до листочка.
— Не могу поверить, что он все еще у тебя.
— А что означают эти буквы ЭКГ? Она посмотрела на буквы в центре сердечка на груди у ангела.
— Это были мои инициалы до того, как мы поженились. Ты любил… — голос у нее дрогнул, — ты любил острить по поводу того, что моими инициалами медики обозначают электрокардиограмму.
Помедлив, Раф сказал:
— Я… любил вас?..
Прошедшее время кольнуло Эмму в самое сердце. Неужели он ей все еще небезразличен? Но ведь это не так. Этого просто не может быть.
— Да, конечно.
— А вы любили меня?
Не доверяя своему голосу, Эмма кивнула.
— Ну, тогда, прекрасная Эмма, ради той любви, которую мы чувствовали друг к другу когда-то, может быть, вы поверите, что я говорю правду?
Эмма поняла, что погибает. Она верила в своей жизни лишь троим мужчинам, и все они так или иначе предали ее. Один из них стоял сейчас перед ней.
Хотя этот, пожалуй, предал ее не умышленно. Однако стереть так сразу из памяти прошедшие шесть лет было нереально. Да и зачем?
— Чего ты хочешь от меня?
— Прежде всего, чтобы вы поверили, что я не бросил вас. Вы должны были хорошо знать меня, раз вышли за меня замуж. Неужели я казался таким человеком, который мог бросить свою жену?
— Нет, не казался. Ты был самым честным и откровенным человеком из тех, кого я когда-либо встречала. Поэтому я тебя и полюбила.
Лицо у него посветлело, и он впервые улыбнулся.
— Спасибо.
Эмма затаила дыхание. Она словно увидела перед собой лицо ангела, напуганного ангела со сломанными крыльями.
— За что?
— За веру, — ответил он. — Вы ведь верите, правда?
Она вдруг поняла, что верит, и ей стало страшно. Значит, он будет претендовать на место в ее жизни, то место, которое она не могла ему дать.
— Если я верю, что ты потерял память, это еще не означает, что я верю всему остальному.
Его улыбка пропала, в глазах появилась печаль.
— Ну, хотя бы для начала… может, теперь вы согласитесь ответить на мои вопросы?
Эмма вздернула подбородок.
— Сначала тебе придется ответить на мои.
— Я скажу все, что знаю, но, уверяю вас, не так уж это и много.
Она проигнорировала его слабую попытку оправдаться.
— Почему мне ничего не сообщили, когда тебя нашли?
Он прищурился.
— А мои родители знали, что мы женаты?
— Нет, но…
— Почему нет?
Эмма вздохнула.
— Из-за меня. Мой отец возражал против наших встреч. Категорически. Если бы я кому-нибудь рассказала, что мы встречаемся, тем более что поженились… Отец мог узнать.
— Вы меня стеснялись?
— Нет, конечно. Но отец… — Эмма отвела взгляд. Ей все еще было трудно говорить плохо о человеке, который сделал ее жизнь такой невыносимой. — Твоя мама была родом из Мексики, для отца ты был метисом. Если бы он узнал, что я встречаюсь с тобой, он бы… не очень обрадовался.
Глаза у него сузились.
