— А ведь это звучит как признание в любви, мисс. Вон как вас разобрало!
Элли так и подскочила на стуле, гребенка сильно впилась ей в голову.
— Если ты еще хоть раз позволишь себе говорить подобные вещи, — гневно начала она, сверля горничную взглядом, — я… Я выкину тебя прочь! И без всяких рекомендаций!
В ответ Сара только рассмеялась и, закончив причесывать свою рассерженную хозяйку, спрятала ее локоны под мягким ночным чепцом. Затем она сняла с плеч Элли шаль и помогла ей надеть ночную рубашку из тонкой шерсти.
Продолжая пылать гневом, проклиная в душе Равенворта, Элли улеглась под голубое одеяло. Вскоре пришла Сара, положила в постель бутылки с горячей водой и принялась гасить свечи.
Понемногу в спальне воцарилась тишина и темнота. Элли послушала, как возится в соседней каморке Сара, укладываясь на свою узкую постель, и крикнула во мрак:
— Да я скорее влюблюсь в последнего урода, чем в это богатое надутое чучело — Равенворта!
3
— Чучело? Это Равенворт-то чучело? О чем ты говоришь, Элли! У тебя что, совсем пропало чувство юмора?
Леди Вудкотт, наряженная в новое утреннее платье — зеленоватый муслин, расшитый огромными вишнями цвета пожара, — сжала в толстых пальцах крючок для вязания. Они сидели в гостиной лондонского дома — тетушка и племянница. Леди Вудкотт вновь принялась за вязание, покачивая большой головой в такт каждому движению серебряного крючка.
— Я знаю, кое-кто склонен считать Равенворта щеголем, — продолжала она. — Многих задевает то, что он слишком заботится о своем внешнем виде. Этот шейный платок, например… Но он не чучело, нет! Более того, я бы сравнила его скорее с олимпийским богом.
Протаскивая иголку сквозь натянутое на пяльцы полотно для вышивания, Элли пожала плечами.
— Олимпийский бог? Да бросьте, тетушка, это несерьезно! Олимпийские боги мужественны, а Равенворта даже в седле трудно себе представить. Он же слабак! Неженка! — Она посмотрела на тетушку и добавила: — Роскошное у вас платье. Новое?
Сама Элли была одета в это утро тоже недурно — на ней красовалось полосатое батистовое платье. Полосы были широкими, черными и нежно-розовыми. Шею окружало облако брюссельских кружев, из-под которых на грудь опускались ярко-голубые атласные ленты. Что и говорить, вкус у обеих родственниц был весьма схожим. Однако леди Вудкотт, поглощенная предыдущим предметом, ответила невпопад:
— Полно! Можно подумать, что мы с тобой говорим о разных мужчинах.
Элли нахмурилась:
— Каждый мужчина, который больше всего на свете озабочен своим внешним видом, — чучело. Олимпийский бог! Ха!
Она яростно воткнула иголку в ткань, промазала, уколола себе палец и ахнула. Леди Вудкотт рассеянно поправила на голове черный парик и заработала крючком с удвоенной скоростью.
— Нет, Элли, ты не права. Да ты присмотрись только к нему получше и поймешь, что я имею в виду. Какие плечи, осанка, как он умеет держать себя! А ноги! Роскошные ноги! Клянусь, я за всю свою жизнь не видела у мужчины таких ног. Кстати, о ногах. Как тебе этот новый фасон мужских панталон? По-моему, просто верх неприличия. А видела, какие брюки были на Петершэме? Моя бы воля, я приказала бы уничтожить все эти новые фабрики. Нет, поверь мне, Равенворт никогда не надел бы ничего подобного!
Элли подергала нитку, пытаясь распустить узелок, и лукаво посмотрела на тетушку:
— Поразительно, с какой горячностью вы защищаете виконта. Я уже начинаю подозревать, что вы влюблены в него.
Лицо леди Вудкотт перекосилось. Она тяжело уронила на колени свои пухлые руки и возмущенно воскликнула:
— Вот уж не думала, что ты такая дурочка! Ведешь себя словно глупая институтка, а ведь ты девица на выданье. — Последние слова она произнесла особенно четко. — Уверяю тебя, я могу восхищаться мужчиной и без того, чтобы быть в него влюбленной.
— Не понимаю, как можно восхищаться таким ничтожеством. — Элли склонилась над своим вышиванием. — Черт! Это похоже на что угодно, но только не на вазу с тюльпанами.
Но леди Вудкотт никак не могла успокоиться:
— Ты просто хочешь отомстить Равенворту за то, что он тебя игнорирует. Отсюда все твои дерзкие выходки.
Элли возмущенно фыркнула:
— В любом случае это лучше, чем раболепство. Вот вас вчера проигнорировала Салли Джерси, которая ни на шаг не отходила от принцессы Эстерхази. И что же? Вы из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя ее внимание! А уж как вы заискиваете перед тем же Равенвортом…
Глаза леди Вудкотт наполнились слезами.
— Неужели ты не понимаешь?! Я просто дорожу своим положением в обществе! Ты и так уже вызвала неприязнь виконта. Если разразится публичный скандал, нам придется покинуть Лондон, погрести себя заживо в деревенской глуши…
Глядя на ее дрожащие губы, Элли поняла, что зашла слишком далеко.
— Ах, тетушка, простите меня, я не хотела вас обижать. Бог с ним, с этим Равенвортом. Пусть поступает, как ему хочется. И вообще, хватит о нем говорить.
И родственницы углубились в рукоделие — каждая в свое. В этот момент в гостиную впорхнула Фанни — свежая, улыбающаяся. На ней было скромное платьице из бледно-голубого муслина с пышными рукавами, отделанными понизу кружевами и усыпанными изящными французскими пуговками. Подол юбки был украшен тремя рядами белоснежных кружев. Мило, конечно, но уж очень простенько…
— Доброе утро, Фанни, — кивнула леди Вудкотт.
Элли не сказала ничего, лишь сочувственно посмотрела на свою кузину. Бедняжка, она не могла позволить себе одеваться, как подобает светской юной леди. Элли не одобряла подобной скромности. Она вспомнила, с какой твердостью отвергала Фанни все попытки приобщить ее к высокой моде. Она отказалась даже от шляпки — чудесной шляпки, украшенной кружевами и крупными розами, бантами и лентами, шляпки из желтого шелка. Не сумев переубедить свою кузину, Элли оставила шляпку себе. Бедная Фанни!
Бедная? Но Фанни не казалась ни бедной, ни огорченной. Она прикоснулась губами к щеке матери, кивнула Элли, пожелала всем доброго утра и вдруг застыла. Она увидела новое платье Элли, непроизвольно прижала ко рту ладошку и негромко воскликнула, не в силах сдержать своих чувств:
— Святые небеса! Чудовищно!
Фанни запнулась и густо покраснела, а Элли удивленно распахнула свои синие глаза, не понимая, что происходит. Она осмотрела свое платье, на которое был устремлен взгляд Фанни, свои алые туфли, наконец, абиссинский коврик под ногами. Коврик как коврик — с голубенькими розочками… Что же могло так поразить Фанни?
Сама же Фанни быстро сумела справиться с шоком. Прихватив по дороге лакированную шкатулку для писем, стоявшую на столике возле камина, она уселась на диван и заметила, стараясь сгладить собственную бестактность:
