— А говоришь, что нет воображения, — поддела она его.
— Иногда, как видишь, появляется.
Мягкая улыбка мужчины довела воображение до неимоверного предела.
— Какой твой знак?
— Знак зодиака? Неужели ты во все это веришь?
— Мы можем найти твое созвездие.
— Я Рак, — ответил он.
— Рак. Так. У тебя же скоро день рождения! Когда? Или уже прошел?
Квин только ехидно улыбнулся.
— Не хочешь говорить, да? Что ж, я люблю вызовы. — Она посмотрела на небо. — Жаль, но сейчас мы не увидим Рака. Надо подождать до осени или до зимы. Я Телец. Да и Быка мы сегодня тоже не сможем увидеть.
— Быка?
Она оперлась на перила, стараясь не встречаться взглядом с Квином.
— Я знаю, о чем ты сейчас подумал. Я упорно пробиваюсь через твою… броню. Прямо как бык.
— Я так не думаю, — немного погодя ответил он.
О боже! И зачем она затронула эту тему?
— Приятно слышать, но я и сама знаю, что иногда могу быть очень надоедливой… даже чересчур.
Он положил руку на перила рядом с ее рукой.
— Ты просто очень общительная, дружелюбная и открытая.
— Открытая. Мне понравилось.
Что это: снова заработало ее воображение или он на самом деле наклоняется к ней? Она почувствовала неповторимый мужской запах, и мурашки пробежали по телу.
— Общительная, безмятежная, — продолжал он. — Спокойная, невозмутимая.
— Уже можно остановиться.
— Безразличная.
— Что?
Он рассмеялся тепло, от души и совершенно неожиданно. Молли первый раз слышала его смех. И была рада, что именно она вызвала веселье.
— В безразличии меня еще никогда не обвиняли, — сказала она и ткнула его кулачком в грудь.
Квин схватил ее за запястье, удивив скоростью реакции и силой. Он заулыбался еще шире, и безупречно белые зубы засверкали во мраке ночи. Теперь он стоял совсем близко. Его дыхание щекотало ей волосы. Она же боялась вздохнуть и не могла думать ни о чем.
— Знаешь, — заявил он, — весело было смотреть, как ты поедала моллюсков.
— Я… хм… — Она откашлялась. — Выглядело немного по-свински.
— Соблазнительно.
— А знаешь, я заметила, ты произносишь «моллюск», а я говорю «маллюск».
Он медленно поднес ее руку к губам и поцеловал мягкую, нежную кожу. Каждая частичка Молли откликнулась на это прикосновение. Другой рукой она изо всех сил вцепилась в перила.
— Спасибо, — нежно произнес Квин, — за то, что позволила понаблюдать за тем, как ешь моллюсков. Спасибо, что показала закат. Спасибо, что открыла мне Лебедя.
— Спасибо тебе, что излечил мои болячки, — торопливо прошептала она в ответ. — И за то, что угостил меня килограммовым лобстером.
— Мне было приятно сделать это.
Молли почувствовала, как улыбка уходит с его лица, и поняла, что его сдержанность и самообладание возвращаются. Он вспоминает, кто она и что натворила. Представляет, каково стоять в церкви в ожидании свадебной церемонии.
Квин отпустил ее руку и отступил назад.
— Уже поздно. Я думаю, пора расходиться, — сказала Молли за него.
Она печет, подумал Квин, закрывая за собой входную дверь и открывая ту, что вела в его часть дома. Дверь наверху, как всегда, была распахнута настежь, и божественный сладкий аромат окутал весь дом.
Было около девяти, уже почти стемнело. Квин только что вернулся из города с парой видеокассет и ореховым сливочным мороженым. Последние пять дней они почти не встречались. Он перестал избегать ее, но между ними встала стена, такая же непреодолимая, как Берлинская.
Прошлое этой дамы подвело ее, и ничто не могло оправдать тот поступок с Филом, человеком, под чьей крышей Квин сейчас жил.
Иногда он давал волю воображению и представлял страстное любовное приключение с бывшей невестой бывшего босса. Но тут же перед его взором вставал бамбуковый пешеходный мостик, охваченный пламенем. Вот он сгорает, от него уже почти ничего не остается… все летит в тартарары. А Квин всегда считал, что не стоит сжигать за собой мосты.
Он попробовал приблизиться, но Молли дала хороший отпор. Она почувствовала его отчужденность и сама обрывала разговор, будто стараясь не надоедать ему. Всего несколько дней назад он радовался, что она приняла его условия, теперь же чувствовал себя последним дураком.
Его отношение к Молли было ясно: осуждение. Сдержанность и отстраненность с его стороны достаточно красноречивы.
Его волнует только карьера, на которую он потратил восемь долгих лет. Нельзя рисковать этим ради…
Ради чего? Ради человеческих взаимоотношений с женщиной? Отвергать кого-то и просить стать матерью своих детей — два противоположных берега огромного океана. Можно найти нечто посередине.
Надо было сделать так с самого начала.
Квин побежал на кухню, по дороге кинув кассеты на журнальный столик. Он поставил пакет с мороженым на стол и тут же буквально подпрыгнул от стука в дверь.
Она стояла в дверях с ошеломляющей улыбкой на губах, в коротком ярком летнем платье на тонких бретельках. Ранки от велосипедной аварии немного затянулись.
Квину понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя и понять, что она держит в руках.
— С днем рождения!!! — выкрикнула Молли.
Квин был настолько ошарашен, что застыл, глупо уставившись на шоколадный торт. Тающий воск стекал по свечам.
Улыбка постепенно исчезала с лица Молли.
— Мм… могу я войти? — спросила она. — Поставить торт, понимаешь?
— Ты испекла мне торт… — Неужели это его голос?! — Почему ты сделала это?
Уныние сменило улыбку на ее лице. И Квин наконец вышел из ступора.
— Молли… — Его голос прервался. — Никто никогда не пек торт для меня.
Он смотрел в ее голубые глаза, и что-то возникло между ними, и они не могли оторвать взгляд друг от друга.
— Значит, настала пора кому-нибудь сделать это, — произнесла она с нежной улыбкой.
Квин знал, что она все понимает. И это хорошо.
Он попытался восстановить дыхание, словно после долгого забега, улыбнулся и взял из ее рук тарелку с тортом. Руки дрожали, но это не имело никакого значения.
— О! Цирковой поезд?
Торт немного покосился — шоколадный крем начинал таять. Желтыми буквами было аккуратно выведено: «С днем рождения, Квин». А по периметру ехал крошечный разноцветный цирковой поезд с различными животными.
Молли поставила еще один вагончик.
