— Не знаю.
Я протянула ему чашку с чаем (почти кипяток, без молока, лимон нарезать потолще).
— Спасибо, дорогая. — И вдруг: — Возможно, я был бы счастлив, если бы мы просто встречались.
— То есть?
— Ну… встречались. Скажем, раз в неделю.
— Раз в неделю?
— Ну… или два. Откуда мне знать, как часто положено приглашать девушку на свидание?
Он поставил меня в тупик. Похоже, все было сказано. Без единого слова мы отправились в постель.
* * *
Назавтра, открыв глаза, я прижала ладони к животу под простыми белыми трусиками. Без двадцати шесть утра я была разбужена толчком из самых глубин моего тела. Впервые в жизни. Глядя на лицо Девственника в неярком свете утра, я вспоминала вчерашний разговор. Достойный экземпляр давал задний ход. Его устраивали еженедельные свидания, не более того. А мои яичники взбунтовались, распаленные мучительной близостью идеального семени.
«Слышать ничего не желаю ни о каких свиданиях», — взывало ко мне мое чрево. Оно ведь безжалостно, ему плевать на приличия, брак, даже на Любовь. Ему и на Девственника, собственно, плевать — за исключением спермы.
Но как ни стремилось мое чрево к исполнению биологического долга и как ни услаждали слух речи Девственника о наследниках, мне требовался лишний довод. Накануне вечером, во время ужина перед театром, пока Девственник набирался негатива для грядущей депрессии, я наблюдала за прелестным ребенком: по уши в желтом фруктовом пюре, он азартно жевал бумажную скатерть. Материнский инстинкт — на поводу которого я не пошла — подсказывал мне схватить дитя, умыть, расцеловать и вручить маме.
«У тебя может быть такой же», — нашептывала первобытная частичка моего мозга, страдавшая по таким моментам, да чтобы длились они не пять минут в ресторане, а пока ребенок не научится есть, не размазывая пюре по лицу.
Девственник шевельнулся во сне. Мне хотелось поговорить, но было страшно представить, что мы можем сказать друг другу.
— Прошлой ночью ко мне не шел сон, — произнес он вдруг, не открывая глаз. — А ты спала как младенец, и от этого было еще хуже.
— Зато сейчас я не могу уснуть. — Невесть откуда взявшиеся слезы заструились по моим щекам.
— О-о! Не плачь, лапуля, — сказал он и обнял меня.
Несмотря на рыдания, сотрясавшие мое тело, на задворках сознания зудело недоумение насчет «лапули». Ничего подобного я от Девственника не слышала, это было слово не из его словаря.
— Знаешь, я подумала… Дальше так продолжаться не может. Ты прав. Давай будем просто встречаться. Раз в неделю.
— О-о, дорогая.
Он пододвинулся, согревая меня мягким теплом. Мы поцеловались, слившись губами, его руки заскользили по моему телу, и мы занялись любовью в первый раз за месяц: наилучшее начало конца. А потом, когда мы переводили дух, соприкасаясь щеками, плывя на волнах дремы, между нами словно возникла связь, какой прежде не было.
— Может, тебе пристроить крыло к дому родителей? Мы проводили бы там выходные… — мечтательно протянула я.
Мне хотелось, чтобы он почувствовал: я смогу перевоплотиться в его мечту. Предвкушая радостное согласие, я повернула голову. Устремив немигающий взгляд в потолок, Девственник вновь меня покинул.
— Ты в порядке? — И вдруг услышала свой голос: — Ты мечтаешь о другой?
— Да, — ответил он.
Вот так просто.
Я перевернулась на живот, приподнялась на локтях и приступила к расспросам, неизбежным и необходимым, когда человек в смятении и это смятение касается тебя. Голос мой звучал ровно, бесстрастно.
— О ком?
— О тихой, спокойной американке.
— Ты таких встречал? (Лично мне не доводилось.)
— Один раз. Я общался с ней всего десять минут, в баре. Она смеялась так, что и меня заражала своим смехом.
— Как вы познакомились?
— У общих приятелей.
— Когда?
— Полтора года назад.
И десяти минут не прошло, как мы занимались любовью, — а он вспоминает девушку, которую мельком увидел полтора года назад в баре. К тому же американку. Как насчет ее лексикона? Да он ее уморит своими придирками. Нет, картинка не складывалась.
— Я всегда был во всем уверен. Теперь же во всем сомневаюсь. — Его взгляд не отрывался от потолка.
— Ты уверен, что хочешь заниматься антиквариатом и писать статьи в путеводители? — спросила я безучастно — и вдруг похолодела. Я задавала вопросы таким тоном, словно ответы меня не касались.
— Да.
— Уверен, что когда-нибудь захочешь иметь детей?
— Да.
— Ты твердо веришь, что дети должны рождаться в браке?
— Да.
— Значит, ты собираешься жениться?
— Да.
— Итак, единственное, в чем ты не уверен, — это я.
— Да.
На миг замялся, и на том спасибо.
Я выбралась из постели. Он больше не был «Девственником». Теперь при желании он мог стать Идеальным Любовником. Я приняла ванну, заварила чай, спалила тост, намазала его маслом и джемом — магазинным джемом, не домашним. А когда бывший Девственник умылся и позавтракал, я показала ему, где выход.
— О-о, дорогая, — сказал он на пороге, обеими руками вцепившись в фирменный саквояж. И припал бы покаянным лбом к моему плечу, да только я отступила.
— Привет. — Я закрыла дверь с твердым намерением больше его не видеть.
А пять недель спустя поняла, что беременна.
2. Учитель
Все мы когда-то были девственниками, нетронутыми и несовершенными, и мало кто забывает миг, когда была сдернута вуаль непорочности. Я предвкушала этот миг с радостным трепетом, однако расставание с невинностью оказалось событием более мрачным и опустошающим, чем я себе воображала. На коленках, зажмурив глаза, утопая локтями в мягком матраце узкой кровати, балансируя на кромке первородного греха, я беззвучно молилась:
— Отче наш, сущий на небесах.
Средство обращения мечтательной девочки в женщину — иными словами, мой первый мужчина — обшаривал ванную в поисках презерватива.
— Да святится имя Твое.
Мог бы заранее позаботиться, сунуть эту штуку под подушку. Пока мы целовались, я была готова, а теперь…
— Да придет Царствие Твое. Да будет воля Твоя.
А теперь даже не знаю… Господи? Ответь — такова Твоя воля?
— На земле, как на небе.
Мама говорит, что мужчины женятся только на девственницах.
— Хлеб наш насущный дай нам на сей день.
