— Добрый.
— Я…
— Это Элеонора Грегорис, ваша личная переводчица, мистер Палмер, — объяснил Добер, садясь на соседнее откидное кресло.
Они оба с серьезным видом смотрели на него, очевидно, думая: ну и что теперь делать с этой крупной шишкой? И как себя вести?
Он в свою очередь тоже бросил на них пристальный взгляд. Особенно на Элеонору. В отличие от Добера, она казалась абсолютно невозмутимой, почти безмятежной. Несколько слов, произнесенные ею как приветствие, мало что говорили ему, кто она такая. Английский практически без акцента. Разве что не совсем правильные ударения. Хотя не американка и не британка, это уж точно. А вот звук «л» несколько мягковат. Похоже на что-то германское. Или латинское? Интересно, интересно…
— Мисс Грегорис, простите, вы случайно не из Голландии?
Ее темные брови удивленно поднялись вверх.
— Как вы догадались?
Палмер молча пожал плечами. Да, зря он это сделал. Старый трюк, к которому частенько приходилось прибегать во время войны, но за последние двадцать лет ни разу.
— Вообще-то, я не совсем из Голландии. — Ее чувственные губы расплылись в широкой улыбке. Настолько обаятельной, что слова, собственно говоря, не имели особенного значения. — То есть, я имею в виду, что не родилась там. Но последние пять лет да, действительно жила в Роттердаме. До того как переехать в Париж…
Лимузин медленно тронулся, набрал скорость, свернул с кленовой аллеи на скоростное шоссе к Парижу. Огромный прямоугольник отеля «Орли Хилтон», сияя стеклами, возвышался по левую сторону, напоминая гигантский спичечный коробок. А кругом множество знаков, указателей, надписей, рекламных щитов. Точно таких же, как на территории любого аэропорта Соединенных Штатов. Один к одному. Палмер невольно усмехнулся: такое впечатление, будто он никуда не уезжал из дома.
Он снова бросил взгляд на ноги мисс Грегорис. Господи, неужели они на самом деле такие длинные? Нет, надо подождать, пока она выйдет из машины.
Добер монотонно бубнил что-то невероятно скучное. Впрочем, это совсем не мешало Палмеру думать о своем. И хотя отдельные слова и даже фразы все-таки до его сознания доходили, его куда больше беспокоило ощущение, что он подъезжает не к одной из крупнейших столиц Европы, Парижу, а к какому-то затрапезному Алленстауну или Манси где-то в захолустье Северной Америки.
— …Серьезные сдвиги в погодных циклах этим летом, большинство европейцев сходят с ума от такого количества дождей, — донесся до него голос Добера.
Да, забавно, забавно, невольно подумал Палмер. Откуда только такие берутся? Как один из высших и, судя по всему, вполне перспективных руководителей серьезного бизнеса может без запинки бесконечно говорить о какой-то совершенно бессмысленной чепухе? Причем ровно столько, сколько понадобится для того, чтобы заполнить якобы неудобную паузу. Будто заранее выучил все это наизусть. Поразительно, просто поразительно!
Хотя вся беда в том, что когда ты становишься мастером тривиальных бесед, мастером говорить практически бесконечно, на любые темы, но при этом не затрагивать суть дела, не касаться никаких сколько-нибудь противоречивых тем, ты рано или поздно утрачиваешь способность обсуждать и тем более решать реально важные вопросы. Настоящий профи понимает это с самого начала. Палмер не сомневался: большинство деловых встреч, которые ему предстояло провести в Париже, заняли бы, как минимум, раза в два меньше времени и сил, если бы те, кто там будет, не занимались бы пустой болтовней, оправданиями, воспоминаниями, никому не нужными объяснениями и даже облизыванием самих себя любимых, а предпочитали бы иметь дело с реальными фактами. Пусть даже весьма жесткими и далеко не самыми приятными.
Вот взять, например, Добера. Явно испугавшись оказанного ему доверия опекать важную шишку в моем лице, он сделал очень правильный ход — взял с собой на редкость сексапильную женщину с томным взглядом, невероятно длинными ногами, ну и со всем остальным и приготовился бесконечно болтать языком. Ровно столько, сколько понадобится, чтобы услышать или хотя бы догадаться, что этой шишке, собственно говоря, от него надо. И, главное, как себя с ним вести.
Американцев недолюбливали в Европе и по другой причине. Им даже в дружеской беседе свойственно настойчивое, иногда доходящее до крайности стремление заставить собеседника услышать именно то, что им хочется. Им и только им одним! «Не надо раскачивать лодку!» — вот их девиз. «Не надо менять то, что не надо менять!»
— Скажите, мисс Грегорис, — неожиданно перебил Палмер монотонное бормотание Добера. — А что, центральный рынок в Париже на самом деле снесли?
Ее глаза, слегка прищурившись, как у снайпера, прицелились в него.
— Да, на самом деле. Теперь торговля, как вы можете увидеть, — она ткнула пальцем в окно, — переместилась сюда.
Он довольно кивнул. Что ж, притягательная привлекательность, великолепные ноги и практически мгновенная реакция!
— Сколько у вас языков?
— Четыре. Английский, французский, итальянский, немецкий. — Она помолчала, слегка нахмурилась и, непонятно почему, как бы осуждающе добавила: — Ну и, конечно, голландский.
Одобрительно хмыкнув, Палмер повернулся к Доберу.
— Она у нас в штате?
От неожиданности тот прервал свой бесконечный монолог, нервно облизнул губы.
— В штате? Да-да, конечно же. Мисс Грегорис числится у нас в отделе писем.
Они уже приближались к городу. Хотя ощущение того, что этот город был Парижем, у Палмера по-прежнему не было…
Глава 5
Бегло осмотрев свой номер в шикарном отеле «Риц», Палмер довольно усмехнулся. Что ж, нормально, все как положено. К тому же этот зануда Добер и его мисс Грегорис с ее томным взглядом и бесконечно длинными ногами наконец-то оставили его одного. Слава тебе господи. Все-таки это его первая ночь в Париже. За столько-то лет!
Палмеру вообще никогда не нравилось, когда его «опекали». В любой форме и даже из самых лучших побуждений. Тем более в такой день, когда ему как никогда хотелось почувствовать себя свободным.
Чуть постояв в самом центре гостиной, он подошел к низкой багажной лавочке, открыл свои сумки — пусть его вещи «подышат». Потом бросил взгляд на часы. Сначала на свои дорогие наручные, затем на большие настенные. Так, так, так, без пяти одиннадцать. Парижское время. Что ж, отлично. Вот оно, преимущество летать дневным рейсом. Если, конечно, можешь позволить себе выбросить на ветер целый день. Палмер мог. Кроме того, это избавляло от необходимости спать во время перелета и помогало легче пережить неудобства от смены часовых поясов.
Начав распаковывать свои дорожные сумки, чего он, естественно, толком делать не умел, Палмер, недовольно хмыкнув, пожалел, что отказался от предложения консьержа прислать ему для этого горничную. Тем самым, из-за своего чуть ли не фанатичного желания быть независимым он фактически превращался в слугу самому себе!
