Потом я обратил внимание на деревья, которые росли вдоль улиц. В точности как фонарные столбы. Вокруг каждого ствола в асфальте аккуратно вырезано квадратное отверстие, заполненное землей и удобрениями, чтобы дерево чувствовало себя, как в лесу. Догадаться, что эти деревья никогда не видели леса, можно было только по их веткам, которые вопреки всем законам природы росли под прямым углом к стволу. Зато они не нарушали общей симметрии и идеально сочетались с домами, вывесками и рекламными щитами.
Мы въехали в центр города, и я тут же вспомнил то, что пан Кука говорил о неоновой рекламе. Горели и в самом деле все буквы, ни одна не была пропущена. Над кондитерской высвечивалось слово «Кондитерская», а над супермаркетом действительно сияло слово «Супермаркет». И так повсюду, насколько хватало глаз. Это впечатляло: ясно, что в этом западноевропейцы опередили нас лет на двадцать. Но я утешал себя мыслью, что зато уж они нам в подметки не годятся в умении разгадывать кроссворды.
Когда автобус въехал на Ринг, я увидел первых жителей Вены. Они производили впечатление людей отдохнувших и безобидных. Правда, мало чем отличались друг от друга. У нас, например, с первого взгляда видно, кто рабочий, а кто банкир. В Вене же люди в общем-то одинаковые. Все они одеты в однотипные модные вещи и двигаются с некоторой медлительностью. До сих пор я думал, что Запад прямо-таки сотрясается от человеческой активности. Как при ускоренной киносъемке, когда люди, словно муравьи, бегут по пешеходной зебре, самолеты садятся, едва взлетев, а цветы за несколько секунд распускаются и вновь увядают. Но в этом городе люди передвигались так медленно, что казалось, им совершенно неважно, куда идти, будто у них вообще нет дома. Казалось, люди шагают исключительно для того, чтобы размять мышцы. И машины тоже — прямо-таки ползают по асфальту. В том числе самые настоящие «мерседесы» и прочие чудеса техники, которые вроде бы придуманы как раз для того, чтобы носиться со скоростью двести километров в час.
Необъяснимая медлительность вскоре напала и на наш автобус. После десяти часов довольно быстрой езды мне вдруг показалось, что мы стоим.
На первом же большом перекрестке я заметил настоящий западный универмаг. Над входом висел огромный позолоченный термометр — для того, наверное, чтобы покупатели точно знали, при какой температуре по Цельсию они потратят сейчас свои шиллинги. Под термометром — большая стеклянная дверь, створки ее открывались и закрывались сами по себе при приближении посетителя. Мне почему-то представился чудовищных размеров сейф, вдыхавший и выдыхавший довольных покупателей.
Но больше всего поразил меня мраморный фасад магазина, метров десяти в высоту. Мрамор сам по себе волнует меня не больше, чем американский флаг на Луне, просто я знаю, сколько он стоит. Мой дедушка перед смертью высказал пожелание, чтобы надгробную плиту для него непременно сделали из мрамора. Всегда так. У нас каждый, кто оказывается при смерти, требует себе мрамор. А ведь два квадратных метра мрамора стоят примерно столько же, сколько машина среднего класса. Когда дедушка умер, перед нами встал выбор: не исполнить его последнее желание или в последующие три года питаться исключительно овсяными хлопьями. В результате ему установили бетонную плиту. Как и всем нашим родственникам.
Я искренне порадовался, что дедушка не видел этого магазина. Одного фасада хватило бы на пятьдесят дедушек. Но мне очень захотелось, чтобы его увидели родители. Тогда у них сразу пропали бы все возражения против моего путешествия. В городе, где мрамора с фасада одного супермаркета хватит на целое кладбище, не пропадешь.
— Шею свернете, — произнес вдруг кто-то возле меня.
Это оказалась моя соседка. С того момента, как перед самой границей я застукал ее за высиживанием сигарет, она не произнесла ни слова, а сейчас вдруг заговорила.
— Стыдно на вас смотреть, — сказала она.
— А что я такого делаю? — спросил я, не отрывая глаз от окна. Мне стало любопытно, с чего это вдруг смотреть в окно — неприлично.
— Сразу ясно, что вы на Западе впервые.
Я повернулся к ней спросить, как она умудрилась это увидеть, если я сидел к ней спиной. Но тут же заметил у нее на щеке отпечаток узора со спинки и вытаращил глаза — она вдруг стала чертовски привлекательной.
— Готов поспорить, что в первый раз вы точно так же таращились по сторонам, — проговорил я наконец и снова отвернулся к окну.
— Боюсь, проиграете.
Автобус замер в пробке возле дорогих бутиков. Вообще-то я не разбираюсь в экономике — знаю только, что такое «галопирующая инфляция», — но даже мне стало очевидно, что содержимого любого из этих маленьких магазинчиков с избытком хватит, чтобы на целый год обеспечить жителей небольшого польского городка. Хотя каждый магазинчик был не больше пивного ларька. Из одного такого бутика как раз вышла элегантная пара. Мужчина с женщиной, бронзовой от загара, одетой в черное платье. Ее спутник был в очках в тонкой оправе, к тому же небрит. Еще ни разу не доводилось мне видеть небритого мужчину, который бы так здорово выглядел. Он и она переглянулись и улыбнулись друг другу. Потом поцеловались. Все это напоминало сцену из фильма «Касабланка».
Моя соседка наклонилась вперед. При этом слегка коснулась меня плечом. Я бы соврал, если бы сказал, что мне стало очень неприятно.
— Перестаньте на них таращиться, — сказала она. — Они именно этого и добиваются. Как вы думаете, кто они?
— Откуда мне знать? Она выглядит, как оперная дива, он похож на летчика-испытателя.
Она горько усмехнулась.
— Ваша оперная дива в лучшем случае работает секретаршей в фирме по торговле недвижимостью, а летчик-испытатель каждый день ездит на велосипеде в муниципальную школу, где преподает физкультуру.
— Вы ясновидящая?
— Нет. Всего лишь уборщица.
— Ну тогда все ясно.
Она завелась с полоборота:
— Ваши представления так же далеки теперь от «ясности», как голос вашей оперной дивы от сопрано. Придется открыть вам глаза.
Она указала на здание слева от нас: большой желтый доходный дом, на крыше которого сияла реклама страховой компании. По-видимому, именно этот дом должен был открыть мне глаза.
— Так вышло, что этот дом я знаю очень хорошо, — сказала она. — Убираю здесь раз в неделю. На верхних этажах целая куча фирм, где работают ребята вашего возраста. Сидят за компьютером по четырнадцать часов в день, и единственное их развлечение — три раза в день посетить туалет. Еду покупают внизу в автомате. Жуют прямо над клавиатурой, так что крошки, падая, застревают между клавишами. Они этого даже не замечают. В карманах своих костюмов от Армани таскают целую аптеку — средства от головной боли и гастрита. После рабочего дня они похожи на зомби. И что, вы думаете, они хоть чем-нибудь недовольны? Отнюдь. Чем сильнее болит у них живот, тем счастливее улыбки. В выходные они берут с собой такую вот секретаршу и отправляются в бутик Келвина Кляйна — чтобы оторваться на всю неделю. Такую-то парочку вы и видели.
