Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Но Арсений, судя по всему, был благодарен доносчику, кто бы он ни был, потому что на суде он не защищался, буквально упрашивал себя посадить и из тюрьмы вышел чистый как стеклышко. Правда, оставался сущий пустяк — он мог бы не пережить там первые пару месяцев. Но когда его в камере скручивало и трясло, рядом оказывался некто Василий, в крайнем случае он вызывал тюремного врача, который вкалывал Арсению что было — да хоть димедрол с анальгином, а потом пользовал его физиологическим раствором через капельницу. Поскольку надо же было что-то делать.
Арсений выжил (оставшись чудовищно худым на всю жизнь). И когда сроки почти одновременно закончились у него самого и у его друга, он вытащил друга в Таиланд. Так на свет появился Вася Странник.
— Так, ну а Василий что там делал, в этой тюрьме, — убийство с отягчающими обстоятельствами? — спросил я Евгения, косясь на дальний угол стола, где Странник сидел совершенно один, глядя в пространство.
— Нет, нет, нет. Зачем уж сразу так — убийство, — покачал головой Евгений. — Василий был таможенником.
Вечер в этих краях — штука почти несуществующая, и я хорошо знал, что будет как всегда: заговоришься, зазеваешься, и вот уже кругом горят огни, на черном фоне возникают между манговых деревьев багровые зигзагообразные траектории полета летучих мышей… Я покосился влево — Странник так и оставался, как одинокая статуя Будды, метрах в двадцати от нас, мыши беззвучно расчерчивали темноту над его головой.
— Таможенник — а что, за это уже… в общем, это такая строка в обвинительном заключении? — поинтересовался я. — Знаешь, в моей сложной биографии был такой эпизод, я торговал бельем. Импорт средней тяжести. И, кажется, после общения с таможней я многое понимаю…
— А раз понимаешь, то что уж там говорить. У всех нас есть эпизоды в биографии. Кто-то же должен был быть таможенником. И, в космическом смысле, может быть — смысл жизни некоторых людей, а то и всех, в том, чтобы убить в себе таможенника. По капле выдавить, но лучше сразу.
Уход солнца резко сменил обстановку в «Капитане Флинте». Все задвигались, начали говорить друг с другом, Рувим снова пошел вдоль столов — чокаться, целоваться, хлопать по плечам, на эстраде загорелись огни, зазвучал ударник, давая летаргический ритм для Бруно, — а тот разминался, тянул задумчивую ноту на теноровом саксофоне. «Так, разговоры заканчиваются, — сообщил Евгений, удаляясь, как и Рувим, на обход всех знакомых. — Тут скоро будет очень шумно».
Гипсовый капитан Флинт, как положено — с синим от рома лицом, саркастически смотрел на собравшихся из-за своего гипсового штурвала, настоящая матерчатая треуголка с серебряным галуном у него съехала набок.
Рувим — человек со своей историей: был джаз-оркестр Казани, который в самом начале девяностых выехал в полном составе в Таиланд, и оказалось, что здешним джазменам до казанцев на удивление далеко. А тут с родины им вслед сообщили, что филармонию (или что там у них было) закрыли за ненадобностью.
Что ж, закрыли — значит, закрыли. Вернулись немногие. Оркестр разбрелся по всей стране — парами и тройками, в зависимости от контрактов, и в таком вот распавшемся составе положил начало настоящему таиландскому джазу. Рувим, первый из лучших, получил контракт в «Бамбуковом баре» старого «Ориентла» на берегу Чао Прайи в Бангкоке. Это было все равно что стать королем, потому что отель-легенда, где останавливался еще Сомерсет Моэм, делает репутации раз и навсегда.
Когда-то — в те времена, когда вконец озверевшие американцы еще не вынудили владельцев «Бамбукового бара» запретить там курить, когда влюбленные в музыку не начали по такому случаю пересаживаться на каменную дорожку и газон у окон бара (потому что какой джаз без сигары?), мы с Евгением вошли в этот бар и были вежливо-вежливо передвинуты со столика в приделе на лучшие — вследствие беспокойства — места у самого фортепьяно (потому что придельчик с его тремя столиками был полностью заказан Хассаналом Болкиахом и его друзьями — это султан Брунея, если кто-то не знает); и тут за клавишами в «Бамбуковом баре» возник Рувим и прикоснулся к ним.
Так же, как он прикоснулся к клавишам — но уже в собственном ресторане, — сейчас.
Нет, совсем не так. Тогда, в баре, его короткие пальцы лишь приласкали для начала черно-белый гребешок, сейчас — сейчас весь зал весело замер от клавишно-колокольного звона: вот что такое рука мастера, сильная, уверенная, неостановимая.
И замер с саксофоном у губ Бруно, вздернув бородку, замолчал на время даже ударник — Рувим дорвался, наконец, до своей музыки.
— А плохо ты думаешь о наших таможенниках, — посмеялся Евгений на мои не очень удачные слова в перерыве насчет благосостояния Васи. — Конечно, я мог бы яснее выразиться насчет того, что он тут делает. Он странствует, не сходя с места. У него есть путь. Который дао. Я плохо знаю эту историю, но он… он что-то ищет здесь, в Азии. Он год назад ездил в Шанхай — какие-то дела насчет харбинской эмиграции. И вернулся из Шанхая очень злой. Генконсулом тогда был кто? Иванов-Шанхайский? Нет, наш общий друг Витя, кажется. Но и Витя не волшебник, о шанхайской эмиграции в городе уже давно — только воспоминания, живых никого. И поэтому Вася тут теперь сидит… Да, так вот — ты здорово неправ, комната в доме у Арсения и Гузели — это так, для почета. Потому что, повторю, плохо ты думаешь о наших таможенниках, даже о тех, кого — с конфискацией. У них всего не конфискуешь. Видишь ли, Вася Странник приехал сюда совсем не бедным.
Тут я, в перерыве между двумя сессиями джаза, выслушал совсем уже невероятную историю.
Речь шла о сумме в пару миллионов долларов.
Вася вгрохал их все в студию звукозаписи. То есть в небольшой, хорошо оборудованный домик в Паттае, на верхнем этаже которого он живет, когда нуждается в одиночестве, — и живет совсем не так плохо.
А на нижнем он записал диск.
Он писал его почти год. Это все, что его интересовало тогда в жизни.
Он всегда хотел его сделать, диск, как говорят, много лет помещался в его голове целиком записанным, до мелочей, до всех и всяких оттенков инструментовки. И проблема была лишь в том, чтобы эти оттенки на все сто процентов стали реальностью. Так что оборудование студии было закуплено первоклассное. Рувим и Арсений помогали его освоить.
И не то чтобы Вася надеялся на этом диске заработать — нет, он просто раздает его друзьям, и у нас всех тут, сказал Евгений, этот диск есть. А Вася теперь, исполнив дело своей жизни, воспитывает молодое поколение.
— И что за диск?
— Как бы тебе сказать… Хороший, вообще-то. Немножко в стиле техно. Необычный. Ты такого точно нигде не услышишь. Но он тебе, возможно, его даст, если у него с собой. А если нет, я тебе свой оставлю. А сам потом попрошу у Васи новый. В общем, очень хороший диск, между нами. Рувим ему какие-то треки писал, еще кто-то…
— А студия? — напомнил я.
— Ах, студия, — с удовольствием просветил меня Евгений. — Ты что думаешь, Вася, сделав свое дело, студию забросил, и ее сожрали термиты? Термиты, как это ни печально, сгрызли какой-то очень дорогой рояль Рувима, он его забыл обработать пропиткой. Видишь ли, оказалось, что такого класса студии нет нигде больше в Паттае, надо разве что ехать в Бангкок. А Паттая — это раньше она была дырой, а сейчас… Вот Бруно — ты думаешь, это какая-то шпана подзаборная с саксофоном? Бруно — а это, если ты слышал про такого, Бруно Дабревиль собственной персоной — каждый год сюда приезжает, покупаться, поиграть с Рувимом, но еще и кое-что записать. Здесь, видишь ли, ему хорошо пишется — пляж, девочки, море — и он идет на студию к Васе, делает там основные треки, других студий не признает. И платит Васе очень серьезные деньги. Причем он не один такой. Вот.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
