Сестра Дженнифер
вышла из машины размять ноги, длинные свои ноги. Прошлась взад-вперед по безлюдному утесу, втянув голову в плечи и сунув руки поглубже в карманы куртки. Сапоги на меху бесшумно ступали по влажной траве, парка слегка шуршала, как заводная игрушка. Небо, смыкаясь с морем, затягивало в щель у горизонта все земные звуки, и они изливались обратно чуть видоизмененные, выхолощенные. Чайки носились над обрывом и то и дело падали куда-то вниз; ей не хотелось подходить слишком близко к краю — не то еще голова закружится.
Сестра Дженнифер
вернулась в машину, опять глотнула из термоса и наконец начала согреваться. Ветер чуть разогнал плотные облака, заслонявшие солнце, и еще немного тепла просочилось сквозь белую пелену. Скоро можно будет снять парку, уже скоро. Интересно, сколько времени, подумала она, заметив, что часы на приборной доске снова сбились: на них мигали цифры 00.00. Время можно узнать по радио, правда, придется слушать весь этот треп и поп-музыку. Довольно долго она, мучаясь, слушала радио, но так ничего и не узнала. Вдруг у края скалы остановился какой-то автомобиль.
Сестра Дженнифер
выключила радио и сняла парку, под которой обнаружилось массивное потемневшее распятие на белом фоне. Вновь прибывшие — мужчина и женщина — вышли из трейлера и начали жадно глотать воздух. Они были обвешаны солнечными очками, фотоаппаратами и биноклями и сводить счеты с жизнью явно не собирались, хотя это место и было известно как «Мыс самоубийц».
Сестра Дженнифер
подождала, пока мужчина и женщина, стоя у края обрыва, вволю наиграются со своей техникой. Она попыталась успокоиться, но адреналин уже закипал в крови: в голове зашумело от собственного голоса, снова и снова перечисляющего причины, почему стоит жить. Нет такой боли, для которой Господь не нашел бы места в своем бездонном вместилище страданий. Решиться на самоубийство — все равно что признать: ты больше не в силах нести бремя жизни. Да, конечно, порой это бремя бывает непереносимым. Но если ты способен сбросить его со скалы, размозжить тело о камни, дабы волны смыли в море твои останки как мусор, то что мешает поступить по-другому? Нет, нет, не вернуться к жизни, которая стала невыносима, не взвалить это бремя снова себе на плечи, а переложить его на кого-то еще — на плечи Господа. Да, Господа, который в этот миг стоит рядом, такой же близкий и настоящий, как я, — но только в миллион раз сильнее!
Сестра Дженнифер
помахала парочке через боковое стекло. Они уже собирались уезжать. Возможно, они уже увидели все, что хотели, поймали все, что надо в объективы фотоаппаратов и окуляры биноклей, запечатлели на кусочке непроявленной пленки. Возможно, они были просто разочарованы тем, что встретили здесь человека, — ведь место слыло совершенно диким. А может быть, им не понравилось, что этим человеком оказалась монашка. Они, наверное, подумали, что она будет приставать с расспросами, выяснять, кем они друг другу приходятся, или просить пожертвовать денег на лепрозорий в Индонезии. Наверное, так обычно ведут себя ее подруги-монахини. Сейчас уже трудно вспомнить. Она давно не бывала в обществе сестер во Христе.
Сестра Дженнифер
посмотрела, как трейлер дает задний ход, разворачивается и уезжает. Когда он почти скрылся из виду, она открыла дверцу, выбралась наружу и присела на корточки около машины. Дверца с мягкой обивкой, укрывающая ее от ветра, трепетала как крыло. Она подобрала одеяние, оголив бедра, и сидела так, пока не закончила, а потом быстро закрылась в машине, дрожа от холода. Она было потянулась к парке, но передумала и опять приложилась к термосу. Шли часы. Солнце, безучастное и чуждое соблазнам, описывало дугу на небе. Никто больше не приехал к обрыву.
Сестра Дженнифер
откинулась в кресле. Возбуждение прошло, и доводы, почему стоит жить, больше не занимали голову. Она задремала. Проснувшись, немного помолилась. Потом послушала радио. На этот раз судьба смилостивилась, и она довольно быстро узнала, который час. Она подумала, что неплохо бы съездить в город, прежде чем закроются магазины. Она не знала точно, сколько у нее осталось продуктов.
Сестра Дженнифер
снова выбралась наружу, обогнула машину и открыла багажник. И тут какая-то крупная птица — гигантская цапля или аист — пронеслась мимо: длинный острый клюв и белоснежные крылья на миг поравнялись с машиной. Сестра Дженнифер невольно запрокинула голову и, ослепленная солнцем, чуть не потеряла равновесие. Это было необыкновенное зрелище, на миг ее даже пронзил страх: как будто вот-вот стрясется нечто и ее разорвет на части, как бумажный пакет. Однако ничего не случилось. Еще не придя в себя, она смотрела в багажник, но видела только светящийся отпечаток солнечного диска.
Сестра Дженнифер
довольно быстро поняла истинное значение этого знамения. Господь подсказал ей еще одну причину, по которой стоит жить, и она может поделиться этим знанием с другими: чудесный полет птицы, возможность наблюдать, как существо, совсем на тебя не похожее, показывает искусство, не доступное ни одному человеку, однако никто, кроме человека, не способен оценить красоту птичьего полета. Нужно жить дальше хотя бы ради того, чтобы любоваться птицами, поскольку сами птицы не способны любоваться собой.
Сестра Дженнифер
подождала, пока в глазах перестанет рябить. Она порылась в багажнике, проверяя свои припасы, и увидела, что еды осталось совсем мало — всего несколько банок спагетти. Она была голодна, но спагетти есть не хотелось. Проверила, как обстоит дело с выпивкой. Оставалось полбутылки белого вина, и она аккуратно перелила его в термос. Прикинула, хватит ли вина до завтра, и сделала глоток, как будто от этого лучше думалось. Но сомнения не исчезли. Может, ей просто не хочется снова ловить на себе косые взгляды в очереди за спиртным в винной лавке. Чтобы выиграть время, она достала из багажника пустые бутылки, прижала их к груди и пошла к обрыву. Держась на безопасном расстоянии, она подбрасывала бутылки вверх, и они падали в пропасть. Она надеялась услышать звук падения — но, как всегда, ничего не было слышно. Затем она вернулась к машине. На «Мысе самоубийц» становилось холодно.
Сестра Дженнифер
закрылась в машине, выпила еще немного вина и надела на ночь парку.
Игрушечный рассказ
(пер. А. Соколинская)Бог играл один: там, где он обитал, других детей не водилось. Стало быть, никто не посягал на те замечательные игрушки, которые он находил на задворках брошенной Вселенной. Все принадлежало только ему.
Брошенная Вселенная была очень таинственным местом. Оставленная на произвол судьбы, она продолжала светиться изнутри, как будто ничего не изменилось. На задворках постоянно появлялся новый мусор: бракованные куски пустых надежд, шестеренки и уплотнители, когда-то принадлежавшие механизму бесконечности.
