В ответ я, разумеется, тут же несколько раз кивнул. Вышло так, что как-то невольно я дал смутное обещание обнимать Саэко и тем самым способствовать исторжению воды.
Она смотрела на меня глазами больной лошади, было ясно, что она не уверена, действительно ли я смогу помочь ей. Я сказал, что постараюсь. Прижав указательный палец к своей длинной шее, почти к подбородку, Саэко повторила:
— Правда, вода доходит прямо досюда!..
Вечер
Я вышел из дома Саэко. Вышел, заключив с ней не договор страхования, а договор об изгнании воды из её тела. Бабуля так и не появилась. Выйдя за изгородь, сплошь увитую с одной стороны текомой, я направился в сторону моста Ённохаси.
При подходе к нему мне неожиданно вспомнился оборотень абуратори, который, как говорили в моей родной деревне в Тохоку, появлялся в наших краях с наступлением сумерек. Никто этого оборотня никогда не видел и толком не мог ничего о нём рассказать. Говорили только, что если кто-либо из детей допоздна заиграется на улице, то откуда ни возьмись появляется этот абуратори и высасывает жир из тела. Хотя ничего подобного ни разу ни с кем не случалось, в моей памяти до сих пор жил образ этого самого абуратори со свисающей со спины какой-то чёрной хламидой. Мне показалось, будто оборотень из моего детства сейчас парит над водной гладью Кигосигавы, подобно рыбе-скату. Вечер был ужасно душный, воздух вязкий.
Но вдруг всё переменилось. Мне почудилось, будто горбатый мост, разорвав своей аркой вечерний сумрак, возник перед глазами алой глубокой раной. Под мостом, примерно там, где скопилась солоноватая вода, течение приобрело цвет тёмно-синего неба и бурлило, словно здесь был сильный водоворот. Я оглянулся на дом Саэко. Сотни жёлто-красных цветков текомы, покрывавшей изгородь у её дома, затрепетали у меня в глазах, как разбросанные краски для рисования. Когда я входил днём в дом, я даже не обратил на них внимания. Растения густо обвивали не только изгородь, но и стенные панели дома.
Стук ботинок, звонко стучавших при подъёме на горбатый мост по пути в жилище Саэко, теперь был каким-то неприятным — коротким и глухим — и практически не достигал поверхности воды. Остановившись на верху горбатого моста, я бросил взгляд на тёмную реку. У меня даже слегка перехватило дыхание от вида вспучившейся воды, которая кидалась на устои моста, будто бросая им вызов. Я посмотрел на дом Саэко. Мне показалось, что она смотрит на меня из окна второго этажа. Из-под моста слышалось бормотание: меня переполняет вода, всю, всю.
Будто плывя по тепловатой воде, я брел обратно по набережной. Сейчас матовые окна акушерско-гинекологической клиники Кикусима были желтыми. Они казались языками пламени. В глубине помещения, освещенного жёлтым цветом, торопливо и беспорядочно перемещались какие-то тонкие длинные тени. Пройдя дальше, я увидел безучастную тень склонившейся над водой ивы; тут мне вспомнилось, что поблизости должен быть фехтовальный зал. Слева потянуло густым запахом воды. Этот запах наложился на запах воды из тела Саэко, — и тут в листве ивы слабым синим цветом блеснуло нечто, похожее на нож; мне показалось, что на фоне этого блеска что-то беззвучно треснуло, и я невольно отступил. Острие воображаемого ножа больно впилось мне в спину, и я почти побежал.
В зоомагазине, куда Саэко заходила днём, света не было, входную дверь закрывала металлическая решётка. Влажный звериный запах сейчас ощущался острее, чем днём; в темноте слышались слабые звуки быстрых хаотических перемещений внутри клеток. Кто-то с шуршанием ползал, кто-то что-то грыз. Среди этих звуков удалось различить шум крыльев. Как будто кто-то пытался взлететь. Вероятно, это были задрапированные чёрными мантиями две летучие мыши.
Река, вдоль которой я, шёл, была окутана тьмой. Было слышно, как плещется, прибывая и переливаясь через край, невидимая вода.
В парикмахерской ещё горел свет. Рекламный знак заведения вращался значительно быстрее, чем днём. Настолько быстро, что красные, белые и синие полосы сливались в единое целое. Несколько мужчин и женщин в белых халатах с бритвами в руках сгрудились вокруг кресла. У всех были ужасно сосредоточенные лица. Один из парикмахеров склонился над креслом. Клиент был светловолос. У него не было ног. Это был манекен с «кожей» неприятного красного цвета.
Перед магазином по продаже велосипедов я прошёл мимо полной женщины. Тень попыталась нырнуть в темноту. Мне показалось, что её глаза злобно блеснули. Я похолодел от мысли, что это Сумирэ Кавасима, и, не оглядываясь, быстро прошел мимо. Возле магазина пластмассовых игрушек мне встретился человек, похожий на заведующего филиалом компании Судзуки, и я тут же отвел глаза в сторону. У тени была опущена голова.
В зеленной лавке у моста Итинохаси свет был погашен; несмотря на жару, на втором этаже, где, похоже, были жилые комнаты, ставни были закрыты. Из-под моста доносились какие-то звуки, словно кто-то мешал и взбивал водную массу. Из воды высунулся золотой карп, который плыл с открытым ртом, будто пытался заглотнуть побольше окружавшей меня ночной тьмы. Набережную осыпали пахнущие тиной брызги. Похоже, чёрные фонтанчики подняли не рыбы. Наверное это негры, которых мы видели днём, прячутся за сваями, стоят по пояс в воде и баламутят воду своими чёрными ручищами, стараясь поймать золотого карпа. А бдительный хозяин зеленной лавки через щёлки в ставнях комнаты на втором этаже подозрительно следит за парнями, сотрясающими ночную тьму…
Я подошёл к автобусной остановке перед зеленной лавкой. Да, сегодня пришлось проделать длинный путь. Было такое ощущение, что в этот день я проплыл по реке памяти от истоков до устья и обратно. Я чувствовал ужасную усталость.
Диаграммы
Каждое утро я вместе со своими коллегами, стоя у прикреплённой к стене столбиковой диаграммы, пел гимн компании, прослушивал по радио бодрое выступление начальника штаба, отвечающего за проведению акции по вербовке (штаб являлся специально созданным подразделением в рамках первого производственного департамента головной конторы) и громко повторял пять основополагающих правил нашей трудовой деятельности. Вы, возможно, хмурите брови, но должен заметить, что летним утром совсем неплохо петь хором какую-нибудь песню, притом, неважно, что это — гимн фирмы или «Дом, милый дом». В бодрой обстановке люди тоже взбадриваются.
В 8 часов 55 минут мы заканчивали приготовления к началу ритуала. В 8 часов 59 минут заведующий отделением Судзуки включал радиолинию, соединяющую главный офис со ста пятьюдесятью филиалами и отделениями по всей стране. Звучал сигнал «9 часов утра». Полный воодушевления мужской голос призывал: «Исполняем хором гимн нашей страховой компании!..»; сразу после этого из динамика начинало литься музыкальное вступление, после чего, глядя на диаграмму, запевали мы:
— Освоение богатых рынков! Идти вместе с народом к счастью!
Здесь следовал проигрыш, а потом продолжалось:
