Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
Серость, пустота. И не профессии серые, а сверхчеловечность слишком мало сверхчеловечна. Даже слово не подходит — «сверхчеловеческий», чтобы определить тех, у кого вместо глаз ленивая слизистая подсветка, научившаяся видеть так, но ни в коем случае не иначе. У них была слабость — не уходить далеко с пути, на котором расцвели. После того как расцветут, они не мчатся дальше, в даль, о которой ничего не знают. Вместо того чтобы обзаводиться новым бутоном, они застревают у первого, зовут людей посмотреть, прославляют свой цветок — от страха, что он может оказаться лучшим и даже единственным их цветением. Какая низменная обида охватывает их всякий раз, когда цветок кажется кому-нибудь не таким уж особенным или, не дай бог, и вовсе малостоящим! Вместо того чтобы трезво решить, что посаженный ими цветочек, наверное, не был таким всеобъемлющим, чтобы взволновать даже тех, кому он кажется ненужным и зряшным, вместо того чтобы посадить новый цветок, который проник бы в душу некогда оттолкнувших, они злятся впустую. Да и проникнуть в души им зачастую хочется не обязательно для того, чтобы их возродить или освежить, в основном — чтобы подчинить. Если бы они знали или хотя бы твердо верили, что нет и не может быть цветка, в котором нет ничего вдохновляющего, что не может быть такой работы или произведения, в котором нет цельности, наверное, взяли бы и родились.
Ты, творец, должен быть великаном, что влечет окунуться в твое неизмеримое жаркое объятие, а потом без особых усилий заставляет с болью и презрением в сердце оттолкнуться от твоего межглазья. Не позволяй наблюдать за собой равнодушно и осторожно. А наблюдают за тобой так же, как ты творишь. Надежды не было бы, если бы ее не было. Но ведь есть, есть люди тех следов и тех теней, которые в состоянии задеть в душе наблюдателя как минимум все человеческие чувства, разве что кроме усталости от пребывания рядом.
Правда, благодаря тем людям у нее была возможность познакомиться с тем-другим деятелем культуры, однако встретила только одного профессионала — директора по прослушиванию.
Со временем Апсихе заметила, что она гораздо благосклоннее к женщинам, гораздо чаще обращает на них внимание на улице. И всегда чувствовала растерянность мужчин, когда о рядом находившейся женщине она громко говорила то, что они только думали, глупо полагая, что неприлично произнести это в присутствии другой женщины. Вообще, если бы кто-нибудь спросил Апсихе, какой пол ей кажется более интересным, она без сомнения выбрала бы женский. Может, потому что так хотела встретить близкого мужчину и потерялась среди миллиардов невидимых межматериковых мужчин. И потому что ей надоело в каждом из этих невидимых межматериковых мужчин видеть всемогущего, уже хотелось встретить всемогущего и ничего больше в нем не видеть. Надоели собственная вонь и холод, который гнал от нее каждое такое желанное лицо. В глазах тех лиц надоели вонь и холод, не замечающие ее, стоящую рядом, и замечающие бог знает какие трехмерные конструкции, которые ведь не полюбишь, как можно полюбить человека.
Когда Апсихе встретилась с уважаемой госпожой — директором по прослушиванию, она узнала, что, будто бы, если она хочет быть актрисой мира, она должна перевернуть вверх ногами все свое понимание и все свои взгляды. Странно, потому что Апсихе как раз решила сделать то же самое с пониманием и взглядами директора по прослушиванию. Перевернуть, смазать дно подсолнечным маслом и опять перевернуть. Директор говорила, что если Апсихе будет так себя вести (не будет участвовать в прослушиваниях, интересоваться делами актеров, смотреть фильмы, ходить по музеям, театрам, читать художественную литературу, новости, знать имена местных режиссеров и их работы, следить за работами коллег-актеров, ходить на фестивали и акции и, будто этого мало, не прекратит работу на рынке), то путь в лучшие мастера станет для нее невозможным. Однако Апсихе не согласилась с ней. Та со знанием дела говорила, что простейшая, примитивнейшая роль в самом ничтожном телесериале или мюзикле неизмеримо лучше, чем работа на рынке. Будто бы — живешь среди актеров, развиваешь навыки, получаешь бо́льшую зарплату и набираешь роли для CV[1]. Говорила, что Апсихе совсем непрактичная и не реалистка. Что ее цели неадекватны, что она должна подчиниться правилам, что, если видит перед собой гору, должна начать взбираться на нее, а не топтаться внизу и не выражать неблагосклонность к горе и недовольство ею. С точки зрения директора, все то, как Апсихе думает и какая она, противоречит тому, к чему она стремится. Потому что Апсихе не интересны практически все мюзиклы, режиссеры, актеры, творцы, писатели, она хочет работать только с самыми-самыми, не тратя времени попусту, а между тем хлопочет на рынке!
Что касается рынка, то директор этого точно не испробовала и не знает, какое это чудо. Но есть главное, что не только не противоречит, но самой осью связано с тем, чего хотела Апсихе и чему нипочем все общие-конвенциональные-традиционные-правильные-индустриальные горы. Из ряда вон выходящий талант. Именно он, точнее вера в него, снимает значительность понятий «попасть в индустрию», «практический реализм», «играть — все равно где, лишь бы играть, чтобы заметили» и т. д. Потому-то и хорошо на рынке, потому и наплевать на сотни средних, каждый день происходящих прослушиваний. Она не знала как, но думала, что встретит своих людей и тогда-то будет.
Все же директор не оттолкнула Апсихе. Занятая как неизвестно кто, обложенная горами книг с тысячами актерских имен, улыбок и т. п. Но не оттолкнула. Апсихе говорила, что очень хочет, чтобы она была первым профессионалом, что-то в ней углядевшим и поверившим в нее. Однако директор строго велела Апсихе прислать откуда-нибудь записи фильмов и спектаклей, в которых та играла. Потому что не может довериться своим чувствам. Чтобы ни говорила Апсихе, это никак не связано с тем, как она работает на сцене и перед камерой. Апсихе пообещала прислать. Еще сказала, что если директор видит в ней только безосновательные амбиции, пустую мечтательницу и невозможную актрису, пусть так и скажет, чтобы не тратить попусту корабельное и рыночное время. Посвященная заявила, что так и думает. Но не только. Тогда Апсихе сделала ей рискованное предложение — поверить, что голая стоит завернутой в золотую мантию — заказанную искусством, сшитую на рынке, полежавшую за барной стойкой в луже текилы, доставленную на корабль, никем не тронутую, любящую несуществующее и обещающую все.
С двадцати лет Апсихе хотела ребенка. Думала, что если у нее его никогда не будет по вполне понятной причине (видите ли, для того чтобы он появился, надо с кем-то возлечь), то по крайней мере у нее будет ее ум, который может дать все. В той умственной жизни она совершенствуется, тоскует и ждет. Апсихе, Мать Птаха.
Может, и могло бы случиться так, как Апсихе планировала: появился бы Вожак, был опознан и пронзен. Конечно, если, после того как встретит и замахнется ножом (думала, что надо колоть в низ живота, чтобы не умер, чтобы только услышал нежность ее тоски; а может, и насмерть — думала, посмотрим), сама не умрет от удивления, что бродячий пес все-таки появился, как она и хотела. Может быть, что за всю жизнь не встретит его за пределами своего разума. И ничего. О сотне тысяч вещей из сотни тысяч и одной достаточно только думать, желать и воображать — зачем нужны оболочки? Совсем не надо, чтобы это как-нибудь исполнилось, может, оно задумано только для того, чтобы упражнять голову, а не чтобы результат вырисовался. Не будет ребенка и мужчины — по фигу.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
