Еще не затих скрежет стула под пересаживающимся Генри Суперменом, а уж стоит перед ним свежеподмазавшая губы темно-красной помадой Алис. В его подарке — мундирчике.
— Hi! The spy,[40]— весело говорит Алис и плюхается на стул напротив. — Как бизнес? Встретился с резидентом вашей разведки beatiful Наташа Реброфф? — «Наташа Реброфф» попугайчик произносит, намеренно упирая на два ф, и благодаря этому несложному приему характеризации перед Генри Суперменом моментально является сама Наташа Реброфф в песочного цвета мундире, обольстительно улыбающийся Джеймсу Бонду комиссар. «Никто не может отказать комиссару, дорогой Джеймс», — говорит Наташа Реброфф, впрочем, это уже реклама водки «Комиссар».
— Сделал немного денег, — гордо говорит Генри и небрежно кивает на пластиковый пакет, лежащий на полу, рядом со стулом. Так ему всегда хотелось: кивнуть женщине на пакет, чемодан, мешок денег, всю его жизнь хотелось, начиная с детства. Теперь, четверть века или больше спустя, он именно так небрежно кивает на добычу. Дескать, большое дело, немного денег…
— Я думаю, ты получил «quick blow job»[41]в туалете, — смеется наглая панк Алис, верная своему поколению — все вышучивающему и не верящему ни во что.
— Грубо, — говорит Генрих и, чтобы сбить спесь с девчонки, пытающейся быть вульгарной и взрослой, наклоняется, берет пакет, оглядывается по сторонам, раскрывает его и жестом приглашает Алис заглянуть в него.
Заглянув в пакет, полный денег, Алис смотрит на Генриха, открыв рот. Зрачки у нее расширились, как от кокаина.
— Я думала, you are bullshiting me, man![42]— Гримаса удивления сменяется выражением почтительности. С таким же выражением одураченные дети глядят на очень хорошего иллюзиониста, только что вместо аккуратно распиленной красавицы представившего им живого бенгальского тигра. «Р-р-р-р-р!»
— Что будешь пить? — рассеянно спрашивает Генрих, закрывая пакет и роняя его деланно сонным жестом опять на пол, на прежнее место у ножки своего стула.
— А, м-м-м, джин энд тоник, — не сразу соображает Алис. И замолкает.
Генрих думает, что ему очень приятно быть сейчас Генрихом, только что показавшим Алис пакет с деньгами. Но еще приятнее, наверное, очень здорово быть сейчас Алис, решает Генрих. Ему всегда, до самого сегодняшнего дня, хотелось однажды, ни за что ни про что, войти в сказку. Не заработать сказку трудом, прилежанием, умом или талантом, а так вот — войти благодаря случайности, везению, легкому и шаловливому случаю. Но ему никогда не посчастливилось войти в сказку. Алис повезло. Алис счастливее Генриха.
— Джин энд тоник и… — Генрих хотел было заказать себе обычный виски, но решил, что виски — недостаточно праздничный напиток для праздника, и заказывает ром с содой и лимоном. Праздник следует встречать с экзотическими напитками в руках.
— Где ты взял их? — наконец позволяет себе спросить зеленый попугайчик, повернув к Генри выжженно-солнечную сторону прически. И сразу стесняется своего очень не «cool»[43]вопроса. Панк-девочка должна вести себя сдержаннее, будто она «don't give a fuck»[44]ни о чем в мире. Ничто ее не ебет, т. е. не колышет.
Генрих некоторое время думает, что же ему ответить Алис Малолетней, какой вариант для детей старшего школьного возраста подыскать, но с удивлением ловит себя на том, что он все время возвращается с наибольшим удовольствием к реальному варианту истории. К Генриху Грабителю. «Скажу ей, — думает Генрих, — только не скажу, что грабил в первый раз. Стыдно, что в первый. Это как мальчишке признаться, что он в первый раз был с женщиной».
— Я ограбил ресторан. — Генрих улыбается. И смотрит прямо на Алис. В этот раз Алис наклонила голову, и взгляд Генриха направлен строго по линии, разделяющей соломенно-желтую и зеленую половины ее волос. «Очевидно, несколько очень квалифицированных подруг трудились над окраской волос юного существа, линия ровная».
— С тобой не соскучишься. — Дитя поднимает голову. По лицу ее, скептически насмешливому, ясно, что она не верит Генриху.
— Я ограбил «Тартюф», — заявляет Генрих упрямо, тоном, не оставляющим сомнения. Неверие Алис раздражает его.
— И часто ты это делаешь? — спрашивает Алис уже более серьезно.
— Раз в неделю, — кратко отвечает Генрих, почти обиженный недоверием.
Слава Богу, приход мсье официанта вторгается абсолютно необходимой паузой в их неклеющуюся беседу. Пока официант снимает с подноса напитки, ставит бутылочки с содой и бокалы с джином и ромом, Генрих и Алис размышляют, как им каждому себя вести. Пакет с деньгами, лежащий у ног Генриха, официант почти задевает его ногой, — незримый центр, вокруг которого вращаются их внимание и мысли.
Официант уходит, и Алис говорит Генриху дружелюбно, заранее приготовленное:
— Когда-нибудь они тебя заметут.
— Когда-нибудь да.
— Ты знаешь, Генри, — вдруг быстро сообщает ему Алис и не смотрит на него — только кусочек ее носа да выжженная сторона прически стеснительно обращены к Генриху, — ты самый интересный человек, которого я встретила за всю мою жизнь…
Генрих хочет сказать, что Алис еще и жила-то всего ничего, но воздерживается от упоминания о возрасте Алис. В детстве его, Генриха, всегда раздражало, когда ему напоминали о том, что он малолетка. Потому он только вертит в руке свой бокал и тянет неуверенно:
— Встретишь еще…
— А я как-то украла пальто, — вдруг радостно вспоминает Алис. — Я была с этой блядью, моей сестричкой, в большом универсальном магазине, в Лондоне, ну вот она хотела, чтоб я выглядела прилично — я мерила, мерила все их пальто, shit man,[45]серое дерьмо, буржуазный стиль, для pussycats[46]вроде нашей принцессы Даян… — Алис остановилась, глотнула джина. — Я перемерила штук пять или шесть, наконец надела поверх одного уродливого свой плащ, вышла из примерочной, свалила оставшиеся пальто на руки продавщице, а сестричке объявила: «На хуй мне эти серые мерзости, не нужны… Уродство такое никогда на себя не надену». — Алис смеется. — И со скандалом выбежала из магазина, а сестричка-блядь за мной — ругаемся… Вышли мы на Кингс-роад, я плащ расстегиваю, и сестра вдруг видит под плащом — пальто… Эта блядь очень смеялась, — неуверенно заканчивает Алис. — Я думала, она заставит меня отнести пальто обратно в магазин…
