— Пан капитан, нам пора… как бы не пропустить вечерний поезд.
— Так я вас провожу на пристань, — сказал капитан и начал сниматься с якоря. — Очень рад, что вы заехали ко мне, господа. Я знаю одного редактора в Сурабае; славный парень, ja, a good friend of mine[23]. Пьяница страшный, ребята. Если хотите, я устрою вас в газете в Сурабае. Нет? Ну, как хотите.
Когда поезд тронулся, капитан медленно и торжественно помахал огромным голубым платком. При этом у него выпала на песок большая жемчужина неправильной формы. Жемчужина, которая никем и никогда не была найдена.
3. Г. X. Бонди и его земляк
Как известно, чем более высокое положение занимает человек, тем меньше написано на его дверной дощечке. Старому Максу Бонди надо было намалевать большими буквами у себя над лавочкой, по обеим сторонам дверей и на окнах, что здесь помешается Макс Бонди, торговля всевозможными галантерейными и мануфактурными товарами — приданое для невест, ткани, полотенца, салфетки, скатерти и покрывала, ситец и батист, сукна высшего сорта, шелк, занавеси, ламбрекены, бахрома и всякого рода швейный приклад. Существует с 1885 года. У входа в дом его сына, Г. X. Бонди, капитана промышленности, президента компании МЕАС, коммерции советника, члена биржевого комитета, вице-председателя союза промышленников, Consulado de la Republica Ecuador[24]члена многочисленных правлений и т.п. и т.д., висит только маленькая черная стеклянная дощечка, на которой золотыми буквами написано:
БОНДИ
И больше ничего. Пусть другие пишут у себя на дверях: "Юлиус Бонди, представитель фирмы «Дженерал Моторс», или «Доктор медицины Эрвин Бонди», или «С. Бонди и К°», но есть только один-единственный Бонди, который — просто Бонди, без лишних пояснений. (Я думаю, что на дверях у папы римского написано просто Пий, без всякого титула и даже без порядкового номера. А у бога так и вовсе нет дощечки ни на небе, ни на земле; каждый сам должен знать, что он тут проживает. Впрочем, все это к делу не относится и замечено только так, мимоходом.)
Перед этой-то стеклянной дощечкой и остановился в знойный день господин в белой морской фуражке, вытирая свой мощный затылок голубым платком. «Ну и важный же дом, черт побери», — подумал он и несколько неуверенно потянулся к медной кнопке звонка.
В дверях показался швейцар Повондра, смерил толстого господина взглядом от башмаков до золотого позумента на фуражке — и сдержанно осведомился:
— К вашим услугам?
— Вот что, братец, — сказал господин, — здесь живет некий пан Бонди?
— Что вам угодно? — ледяным тоном спросил пан Повондра.
— Передайте ему, что с ним хотел бы поговорить captain van Toch из Сурабаи. Ja, — вспомнил он, — вот моя карточка.
И он вручил пану Повондре визитную карточку, на которой был изображен якорь и напечатано следующее[25]:
Пан Повондра наклонил голову и погрузился в раздумье. Сказать, что пана Бонди нет дома? Или что у пана Бонди, к сожалению, сейчас важное совещание? Есть визитеры, о которых надо докладывать, и есть такие, с которыми дельный швейцар справляется сам. Пан Повондра мучительно чувствовал, что инстинкт, которым он в подобных случаях руководствовался, дал на сей раз осечку. Толстый господин как— то не подходил под обычные категории незваных посетителей и, по-видимому, не был ни коммивояжером, ни представителем благотворительного общества. А капитан Ван Тех сопел и вытирал платком лысину и при этом так простодушно щурил свои светло— голубые глаза, что паи Повондра внезапно решился принять на себя всю ответственность.
— Пройдите, пожалуйста, — сказал он, — я доложу о вас пану советнику.
Captain И. ван Тох, вытирая лоб голубым платком, разглядывал вестибюль. Черт возьми, какая обстановка у этого Густля; здесь прямо как в салоне парохода, делающего рейсы от Роттердама до Батавии. Должно быть, стоило уйму денег. А был такой маленький веснушчатый еврейский мальчик, изумлялся капитан.
Тем временем Г. X. Бонди задумчиво рассматривал у себя в кабинете визитную карточку капитана.
— Что ему надо? — подозрительно спросил он.
— Простите, не знаю, — почтительно пробормотал Повондра.
Пан Бонди продолжал вертеть в руках визитную карточку. Корабельный якорь. Captain И. ван Тох, Сурабая, — где она, собственно, Сурабая? Кажется, где-то на Яве? На пана Бонди повеяло дыханьем неведомой дали. «Кандон-Бандунг» — это звучит, как удары гонга. Сурабая… И сегодня как нарочно такой тропический день… Сурабая…
— Ладно, — проводите его сюда, — приказал пан Бонди.
В дверях остановился мощного сложения человек в капитанской фуражке и отдал честь. Г. X. Бонди двинулся ему навстречу.
— Very glad to meet you, captain. Please, come in[26]!
— Здравствуйте! Добрый день, пан Бонди! — радостно воскликнул капитан.
— Вы чех? — удивился пан Бонди.
— Ja, чех. Да ведь мы знакомы, пан Бонди. По Иевичку. Лавочник Вантох — do you remember[27]?
— Верно, верно! — шумно обрадовался Г. X. Бонди, почувствовав, однако, некоторое разочарование (значит, он не голландец!). — Лавочник Вантох на площади, как же! Но вы нисколько не изменились, пан Вантох. Такой же, как и прежде! Ну, как идет торговля мукой?
— Thanks, — вежливо ответил капитан, — папаша, как говорится, давно приказал долго жить…
— Умер? Так, так. Впрочем, что я, ведь вы, конечно, его сын…
Глаза пана Бонди оживились от внезапной догадки.
— Послушайте, дорогой, а не тот ли вы Вантох, который дрался со мной в Иевичке, когда мы были мальчишками?
— Да, он самый, — с важностью подтвердил капитан. — За это меня и отправили из дому в Моравскую Остраву.
— Да, мы с вами частенько дрались. Но вы были сильнее, — признал Бонди с лояльностью спортсмена.
— Да, я был сильнее. Вы ведь были таким слабеньким мальчиком, пан Бонди. И вам здорово доставалось по заду. Здорово доставалось.
— Доставалось, верно, — растроганно вспоминал Г. X. Бонди. — Садитесь же, земляк! Вот хорошо с вашей стороны, что вы обо мне вспомнили. Откуда вы вдруг взялись?
