- Впервые ли я приезжаю на Крит? - начал он… (полузакрыв глаза, он смотрел вдаль прямо перед собой, вершина Иды исчезала позади нас). Нет, это не первый раз. В 1896 году я уже был настоящим мужчиной. Мои усы и волосы были своего естественного цвета - чёрные, как воронье крыло. У меня были все тридцать два зуба, и когда я напивался, то съедал закуску вместе с тарелкой. Но именно в это время дьяволу понадобилось, чтобы на Крите вспыхнула революция.
В ту пору я торговал вразнос в Македонии. Я ходил по деревням, торгуя галантереей, и вместо денег просил сыр, шерсть, масло, кроликов, кукурузу, затем я продавал всё это и зарабатывал, таким образом, вдвое больше. Куда бы я ни попадал, я всегда знал, где смогу переночевать. В любой деревне всегда найдется сострадательная вдовушка. Я давал ей катушку ниток, гребень или же чёрную косынку в знак траура по покойному супругу и спал с ней. Это было недорого! Хорошая жизнь, хозяин, стоит недорого. Но, как я уже сказал тебе, на Крите снова взялись за оружие. Чёрт возьми! «Собачья жизнь! - сказал я себе. - Этот Крит никогда не даст нам покоя». Я отложил в сторону катушки и гребёнки, взял в руки ружьё и, присоединившись к другим повстанцам, пустился в путь, чтобы достичь Крита.
Зорба замолчал. Мы двигались теперь вдоль песчаного, спокойного берега бухты. Волны тихо накатывались и, не разбиваясь, оставляли на песке лёгкую пену. Облака постепенно разошлись, солнце сверкало, и суровый Крит мирно улыбался.
Зорба повернулся, бросив на меня насмешливый взгляд.
- А что, хозяин, ты, наверное, думаешь, что я начну подсчитывать количество турецких голов, которые я отрезал, и турецких ушей, которые заспиртовал, - обычное дело на Крите… Ничего такого я не скажу! Это нагоняет на меня тоску, мне становится стыдно. Откуда эта злость, спрашиваю я сейчас себя. А тогда у меня в мозгах был свинец. Откуда взялась эта злость? Бросаешься на человека, который ничего тебе не сделал, кусаешь его, отрезаешь нос, обрываешь уши, вспарываешь живот и проделываешь всё это во имя Господа Бога. Иначе говоря, просишь и его тоже отрезать носы, уши и вспарывать животы. Но, как видишь, в ту пору кровь во мне бурлила. Я не задумывался над такими вопросами. Для того чтобы обдумать всё по справедливости и чести, необходимо спокойствие, зрелость и отсутствие зубов. Когда зубов больше нет, легко говорить: «Это стыдно, ребята, не кусайтесь!» Но если во рту все тридцать два зуба… Человек, когда он молод, кровожадное животное. Да, да, хозяин, кровожадное животное, которое пожирает людей!
Зорба наклонил голову.
- Он ест также овец, кур, свиней, но если он не попробует человечины, он никогда, никогда не насытится. Раздавив свою сигарету в блюдце от кофейной чашки, старик добавил:
- Нет, он не насытится. Что ты обо всём этом скажешь, ты, всезнайка?
Однако он не стал ждать ответа:
- Что ты можешь сказать, - проговорил он, сверля меня взглядом… - Насколько я понимаю, твоя светлость никогда не испытывала голода, не убивала, не крала, не спала с чужой женой. Что ты можешь в таком случае знать о мире? Невинный мозг, тело, не знавшее солнца… - прошептал он с явным презрением. А я, я стыдился своих тонких рук, бледного лица и своей жизни, которая не была забрызгана кровью и грязью.
- Ну, будет! - сказал Зорба, проводя своей тяжёлой ладонью по столу, словно стирая губкой. - Будет!
Я всё же хотел у тебя спросить кое-что. Ты, должно быть, перелистал кучу книг, возможно, ты знаешь…
- Говори же, Зорба, что?
- Это странно, хозяин… Это очень странно, это сбивает меня с толку. Эти бесчестные поступки, воровство, резня, которыми мы занимались, восставшие, всё это привело на Крит принца Георга. Пришла свобода! Старик смотрел на меня, вытаращив в замешательстве глаза:
- Это какой-то заколдованный круг, - пробормотал он, - какая-то дьявольщина! Для того чтобы освобождение пришло в этот мир, нужно столько убийств и бесчинств? Если я выстрою перед тобой ряд всех этих преступлений, у тебя волосы встанут дыбом. Тем не менее, в результате всего этого что, по-твоему, было? Свобода! Вместо того чтобы направить в нас молнии, испепелить нас, Бог даровал нам свободу! В этом я ничего не могу понять.
Зорба смотрел на меня, будто призывая на помощь. Чувствовалось, что эта проблема его очень волновала, и он никак не мог постичь её.
- А ты, хозяин, понимаешь? - спросил он с тревогой.
А что тут понимать? Что ему ответить? Сказать, что того, кого мы называли Богом, не существует, что убийство или злодейские поступки необходимы в борьбе за освобождение мира?
Я силился найти для Зорбы другие, более простые выражения:
- Цветок же прорастает и расцветает на навозной куче и помоях? Представь себе, что навоз и помои - это человек, а цветок - свобода.
- Ну, а семечко? - вопросил Зорба, ударяя кулаком по столу. - Для того чтобы пророс и развился цветок, нужно семя. Кто же посеял такое семя в наши грязные внутренности? И почему из этого семени не развивается цветок добра и справедливости, а ему нужны кровь и отбросы?
Я покачал головой.
- Этого я не знаю.
- А кто это может знать?
- Никто.
- Но тогда, - вскричал Зорба, дико озираясь, - что ты хочешь, чтобы я делал с пароходами, машинами и воротничками, запонками?
Два-три измученных путешествием пассажира, пившие кофе за соседним столиком, оживились. Они почуяли ссору и навострили уши.
Это не понравилось Зорбе, и он утихомирился.
- Оставим это, - сказал он. - Когда я об этом думаю, мне хочется изломать всё, что попадёт под руку: стул, лампу, или разбить свою голову о стену. Ну, а дальше, куда это меня приведёт? Чёрт бы меня побрал! Я заплачу за разбитые горшки или пойду к аптекарю, и он перевяжет мне голову. А если Господь Бог существует, что тогда? Тогда ещё хуже, считай, что ты погиб. Он, должно быть, смотрит на меня сверху и содрогается. - Зорба резко махнул рукой, как бы отгоняя назойливую муху.
- Покончим, наконец, с этим! - проговорил он с раздражением. - Я хотел тебе сказать вот что: когда королевское судно, украшенное флагами, прибыло, и начали стрелять из пушек, а принц ступил ногой на землю Крита… Видел ли ты когда-нибудь, как всё население от мала до велика сходит с ума от ощущения собственной свободы? Нет? Тогда, мой бедный хозяин, ты родился слепым, слепым и умрёшь. Я же, проживи хоть тысячу лет, даже если от меня останется лишь небольшой комочек живого тела, я никогда не забуду то, что видел в тот день. И если бы люди могли выбирать рай на небесах по своему вкусу - а так это и должно совершаться - я бы сказал тогда доброму Господу Богу: «Господь, пусть раем для меня будет Крит, украшенный миртом и флагами, и да продолжится в веках та минута, когда принц Георг ступил ногой на землю Крита. Этого мне было бы достаточно».
Зорба вновь замолчал. Он подкрутил свои усы, наполнил стакан до краёв холодной водой и выпил, не отрываясь.
- Что же произошло на Крите, Зорба? Расскажи!
