Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
Стася быстро оправилась. Перед зеркалом она находит букет, состоящий из гвоздики и летних цветов.
— Эти цветы от Александра Белауга, — заявляет она. — Но я никогда не отсылаю цветов обратно. Чем они виноваты?
Затем она посылает за Игнатием.
Игнатий явился с вопрошающим лицом и низко поклонился мне.
— Ваш патент, Игнатий, — говорит Стася.
Игнатий вытаскивает из кармана брюк цепочку и протягивает руку к несессеру перед зеркалом.
— Уже третий, — заявляет Игнатий и обвивает несессер четырежды своею цепочкою. При этом у него сладострастное выражение лица, как будто бы он обвивал Стасю, а не ее имущество. Концы цепи он замыкает небольшим замочком, складывает счет и прячет его в своем потертом бумажнике.
Игнатий ссужает деньгами каждого, у кого есть багаж. Он уплачивает по счетам своих должников, взамен того закладывающих ему свое имущество. Чемоданы остаются в комнатах своих владельцев; они арестованы Игнатием и не могут быть открыты. Патентный замок — изобретение самого Игнатия. Каждое утро он является, чтобы лично удостовериться в сохранности «своих» чемоданов.
Стася довольствуется двумя платьями. Три чемодана она уже заложила. Я решаю купить один чемодан и думаю, что будет хорошо скорее покинуть гостиницу.
Отель мне больше не нравится. Не нравится мне прачечная, от которой люди задыхались, противен мне жестоко-доброжелательный лифт-бой, противны мне три этажа заключенных. Этот отель «Савой» похож на мир: мощное сияние исходило от него, роскошью дышали семь этажей, но внутри, вблизи бога, обитает бедность — то, что было наверху, находилось внизу, похороненное в могилах, могилы же покоились над уютными комнатами людей сытых, сидевших внизу, пользующихся удобствами и не стесненные наскоро сколоченными гробами.
Я принадлежал к числу высоко похороненных. Разве я не живу на шестом этаже? Разве судьба не гонит меня на седьмой? Да и только ли семь этажей существует? Разве их не восемь, не десять, не двадцать? Как высоко можно еще упасть? Не в небо ли, не в конечное ли блаженство?
— Вы так далеко отсюда, — говорит Стася.
— Простите меня, — прошу я. Ее голос трогает меня.
VII
Феб Белауг никогда не упускал случая указать на синий костюм; он называл его «просто роскошным костюмом», костюмом, «сшитым, как на заказ», и улыбался при этом. Однажды я застал у своего дяди Глянца, Авеля Глянца, маленького, бедно одетого небритого человечка, который боязливо съеживался, когда с ним заговаривали, и обладал способностью автоматически уменьшаться благодаря какому-то присущему ему загадочному механизму. Его тонкая шея с беспокойно перекатывающимся адамовым яблоком умела сжиматься, подобно гармонике, и исчезать в широком стоячем воротничке. Один только лоб его был широк, череп начинал лысеть, красные уши были сильно оттопырены и вызывали впечатление, как будто бы они оттого приняли такое положение, что решительно все могли позволить себе потянуть их. Маленькие глазки Авеля Глянца взглянули на меня с ненавистью. Быть может, он усматривал во мне соперника.
Уже много лет Авель Глянц бывает в доме Феба Белауга. Он является одним из тех постоянных посетителей на «чашку чая», от которых зажиточные семьи города опасаются разориться, но отменить которые они никогда не чувствуют в себе мужества.
— Выпейте чаю, — говорит Феб Белауг.
— Нет, благодарствую! — отвечает Авель Глянц. — Я наполнен чаем, как самовар. Это уже четвертое приглашение на чай, которое мне приходится отклонить, господин Белауг. Не принуждайте меня, господин Белауг!
Однако Белауг не сдается:
— Такого прекрасного чаю вы за всю свою жизнь не пили, Глянц.
— Какого вы, однако, мнения обо мне, господин Белауг! Однажды меня пригласила к себе княгиня Бязикова, господин Белауг, не забывайте этого! — возражает Авель Глянц настолько угрожающим тоном, насколько это ему возможно.
— А я уверяю вас, что даже княгиня Бязикова не пила такого чаю. Спросите-ка моего сына, можно ли во всем Париже достать такой чай.
— Так! Вы думаете? — говорит Авель Глянц и притворяется обдумывающим предложение.
— В таком случае ведь можно отведать, отведать никогда не повредит, — утешает он сам себя и придвигается со своим стулом поближе к самовару.
Авель Глянц был когда-то суфлером в одном маленьком румынском театре. Однако он чувствовал призвание быть режиссером и не мог усидеть в своей будке, когда ему приходилось быть свидетелем «ошибок» людей. Всякому встречному Глянц рассказывал свою историю. Однажды ему удалось в виде пробы режиссировать. Неделю спустя его призвали на военную службу. Он попал в отряд санитаров, потому что некий фельдфебель принял его звание «суфлера» за нечто медицинское.
— Так-то случай играет с человеком, — заканчивает Глянц свое повествование.
— Глянц ведь также живет в «Савой», — сказал однажды Феб Белауг, и мне показалось, что дядя собирается провести параллель между суфлером и мною. В глазах Феба Белауга мы оба были одного поля ягодами: где-то мы были «артистами», где-то полупопрошайками, хотя, по справедливости, следовало признать, что суфлер прилагал все старания, чтобы заняться каким-нибудь приличным делом. Он хотел стать коммерсантом, а этого вернее всего можно было достигнуть, делая «дела».
— Видишь ли, Глянц обделывает хорошие дела, — говорит дядя Феб.
— Что за дела?
— Валютные, — отвечает Феб Белауг. — Правда, это немного опасно, но зато верно. Это — дело удачи. Если у кого несчастливая рука, тому не следует и начинать. Но если человеку повезет, он в два дня может стать миллионером.
— Дядя, — говорю я, — отчего вы не торгуете валютой?
— Боже меня упаси! — восклицает Феб. — Я не желаю иметь дела с полицией! Торгуешь валютой, когда ничего не имеешь.
— Фебу Белаугу торговать валютой? — задает вопрос Авель Глянц. И вопрос этот наполнен чувством глубочайшего возмущения.
— Нелегко торговать валютою! — говорит Авель Глянц. — Тут рискуешь жизнью. Это — чисто еврейское дело. Целый день бегаешь по городу. Если вам нужны румынские леи, вам каждый предлагает швейцарские франки. Когда вам нужны швейцарские франки, каждый сует вам леи. Это какое-то заколдованное дело. Ваш дядя говорит, что я обделываю знатные дела? Всякий богатый человек думает, что каждый делает хорошие дела.
— Кто вам сказал, что я богатый человек? — спрашивает Феб, насторожившись.
— Кто мне сказал? Да об этом и говорить нечего. Решительно всем известно, что подпись Белауга — те же деньги.
— Все лгут! — кричит Белауг, и голос его возвышается до возможных верхов. Он так крикнул, как будто бы «все в мире» обвинили его в большом преступлении.
В комнату вошел Алексаша, в новомодном костюме, с желтою сеткою на гладко причесанных волосах. От него несло всевозможными духами, водой для полоскания зубов и брильянтином. Он курил душистую, сладко пахнувшую папироску.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
