Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Он спрашивает, изменит ли нас предстоящее путешествие. Я в этом не сомневаюсь. Это причиняет ему боль, а не радость. Тогда я объясняю ему, что мы постоянно меняемся. В этом и состоит жизнь.
– Мы изменимся так же, как Мутазз и Рашид? Мы станем фанатиками и бунтарями?
– Безусловно, – подтверждаю я. – Ты сможешь выбирать первым. Фанатик или бунтарь, что ты предпочтешь?
– Прекрати дразнить меня, – обижается он, кидая в меня подушку.
– А ты прекрати трусить, – говорю я, швыряя подушку обратно.
Я замолкаю, мне вдруг пришла на ум любимая поговорка отца. Брось этот мир, брось следующий, брось бросать. Если честно, смысл ее так до меня и не дошел. Когда-то он рассказал мне, как рос он, я даже немного понял, как их воспитывали. Но эта поговорка явно таит в себе более глубокий смысл. Есть миры снаружи, есть миры внутри. Если человек отказывается от всего, что у него остается? Бог? Или ничего?
– Я точно знаю одно, – говорит Нгози, – я не вернусь домой без поцелуя.
Наши двоюродные сестры его очень интересуют, но я вовсе не осуждаю его за это. Они красивые девушки и живут достаточно далеко, чтобы вызывать самые буйные фантазии. Я заверяю его, что он обязательно получит поцелуй. И на самом деле он получит поцелуи в обе щеки, как только мы туда приедем.
Но он возражает, что имел в виду совсем другие поцелуи, он выскакивает из спального мешка и бегает по комнате голышом.
– Я хочу Оливию. Как думаешь, Хаджи, я ей нравлюсь? Я достаточно красив и обаятелен?
Упоминание Оливии несколько меня удивляет, я-то всегда считал, что его сердце принадлежит Томи. И тут я узнаю, что уже нет. Томи придется довольствоваться вторым местом в его сердце. Как человеческое сердце переменчиво.
Я заверяю его, что Оливия сваляет дурака, если тотчас не влюбится в него без ума.
– Так-то так, но у нас нет будущего, – вздыхает Нгози. – Когда мы говорим по телефону, я не знаю, что сказать. Она смотрит на меня, такая милая, симпатичная, а я открываю рот и говорю ни о чем. Что может быть общего у меня с джинном?
– Они же наши двоюродные сестры, – отвечаю я, – а вовсе не сверхъестественные джинны.
– Ты же сам знаешь, что они обе джинны, – настаивает он. – Ты и сам не раз так называл их.
Верно. Я называл их джиннами, потому что они не совсем люди. Они – эксперимент. Почти как мой отец.
Я – человек, как и все мои предки, но Исаак, мой отец, – нет. Генетически он – не человек, эволюционный каприз, разрыв в цепи. Вы ни за что не поймете этого, просто разговаривая с ним. Он выглядит вполне человеком, иногда даже чересчур. Он наш джинн. Иногда мне кажется, что он – существо, созданное не из глины, а из бездымного огня. Как будто Бог сначала сотворил вселенную, а потом моих братьев и сестер, отвлекаясь время от времени, чтобы сотворить ангелов, которые бы удерживали нас от неразумных поступков. Отец говорит, что он не ангел. Мало того, возможно, что жизнь на земле создали ученые: это творение Человека, а не Бога. Вот парадокс: значит, Бог живет внутри нас. У нас ведь даже есть такое выражение: я искал Бога, а нашел только себя. Я искал себя, а нашел только Бога.
– Если они на самом деле джинны, ты можешь поговорить с ними о том, каково это, – подсказываю я моему томящемуся от любви брату. – Счастье вполне достижимо. Почитай сказки Тищоудибьяна. Красивая девушка-джинн, рожденная морем, вышла замуж за человека и родила ему двоих сыновей.
– Но эта история заканчивается печально, – возражает он.
– Нгози, – вздыхаю я, – ты делаешь из мухи слона.
Он улыбается, правда, робко, и кивает:
– Я точно делаю из мухи слона. Прости меня, брат.
– Спи, – говорю я ему.
Чуть позже он следует моему совету, зато сам я уснуть не могу. Я лежу в спальном мешке и прислушиваюсь к его размеренному дыханию. Левая нога у меня онемела, и я начинаю шевелить ею, чтобы размять. В нашей комнате множество замечательных книг, библиотека у нас огромная, хотя несколько неожиданная. Однако сейчас мне не хочется читать, впрочем, и спать тоже. Голоса, доносящиеся с другого конца зала, отвлекают меня от медитации. Один голос звучит особенно громко. Сначала я думаю, что он просто рассказывает что-то, потом мне начинает казаться, что он читает лекцию, и, наконец, что это спор.
У меня разыгралось любопытство, я вылезаю из спальника и, накинув одежду, тихонечко крадусь в сторону голосов. Позади читального зала и лабораторных стеллажей находится офис. Там я вижу отца, стоящего между двумя моими старшими братьями. Страсти разгорелись. Мутазз цитирует Священное Писание, а Рашид обвиняет его в том, что он мучает впечатлительную десятилетнюю девочку.
– Ей не нужны твои змеиные премудрости, так что оставь свои страхи при себе.
– Мы все должны бояться адского пламени, – возражает Мутазз, – иначе рано или поздно нам придется испытать его.
– Если оно существует, – презрительно усмехается Рашид. – Но на самом деле его нет. Но даже если есть, она – всего лишь ребенок. Далила – маленькая девочка, она взволнована предстоящим путешествием. Поэтому прекрати свои рассуждения об адском пламени, не внушай ей страх за свою бессмертную душу.
– Страх? Ах да. Мы же должны быть богобоязненными мусульманами. Мы должны быть послушны Богу. Он наслал на мир чуму и уничтожил его, так же как во времена Ноя насылал потоп.
– Но ведь я не…
– Брат, умоляю тебя, остановись и послушай. Прислушайся ко Второму зову, Второму призыву. То, что должно было прийти, уже здесь. Час расплаты. Одни будут уничтожены, другие – возвышены. Надо открыть сердца правде, покориться Ему, и тогда мы будем возвышены. Неужели вы не хотите предпочесть радости рая огню и нечистотам ада?
– Посмотри, во что ты превратился. Огонь и нечистоты. Ты используешь низменные страсти. Где твое милосердие, Мутазз?
– Ты сошел с ума? Разве я говорю не из сострадания? Зачем, по-твоему, я говорю все это? Почему я стараюсь спасти Далилу?
– Потому что страдание любит компанию, потому что трусы чувствуют себя увереннее, когда им удается заразить своим страхом кого-то еще.
– Нет ничего постыдного в страхе перед Богом, – отвечает Мутазз. – Стыдно забыть Его.
У Рашида нет возражений против его слов, или у него их слишком много и они застревают у него в горле.
– Довольно, – останавливает их отец.
Его темные глаза сверлят Рашида, настаивают, злят его, но при этом каким-то образом подвигают его не отвечать на последний выпад брата. Потом отец поворачивается к Мутаззу. Некоторое время он молчит. Потом наконец произносит: «О Господи. Если я славлю Тебя из боязни адских мук, пусть я сгорю в аду. Если я славлю Тебя в надежде попасть в рай, изгони меня из рая. Но если я славлю Тебя ради Тебя самого, не лишай меня Твоей вечной благодати».
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
