Все сходилось. Даже после многих лет службы на пустынных границах Элесси угрюмый сержант попробовал бы заговорить с облаком пыли прежде, чем поверил бы в его потустороннюю сущность.
Возможно, Элизанда уже поняла эту сторону характера сержанта, потому что следующим её вопросом было:
— Вы говорили с ним?
— Нет.
— А кто-нибудь другой?
— Не знаю, мадемуазель.
— Вам сказали имя джинна?
— Его имя, мадемуазель?! Нет…
— Ах ты, Боже мой…
На этот раз Элизанда нетерпеливо отдёрнула занавеску и выскочила из паланкина. Она остановилась всего на миг, чтобы оглянуться и спросить Джулианну:
— Ты идёшь?
У Джулианны был всего миг на раздумья. Блез запретил бы ей идти, и она не могла бы ослушаться, поскольку он говорил бы от имени её отца и своего господина. Однако внезапное появление Элизанды из недр паланкина заставило лошадь Блеза попятиться, и сержант был занят тем, что пытался успокоить своего скакуна. А Джулианна никогда не видела джинна, а Элизанда явно собиралась поговорить с ним…
Не бежать, конечно — достоинство, уверенность, грация, как с детства учил её отец, — но двигаться так быстро, как только можно, не переходя при этом на бег. Джулианна ступила из паланкина на дорогу, на новый путь: впервые она вышла из повелевающей воли отца, хотя это ощущалось как нечто ещё большее. Она схватила Элизанду за руку и потащила едва ли не бегом, мимоходом заметив, что она на пару дюймов выше своей новой знакомой.
Позади раздался резкий окрик Блеза:
— Нет, мадемуазель! Вам нельзя!
Джулианна не обратила на него внимания, не стала даже оглядываться, показывая, что услышала. Она всего лишь бросила полный холодной ярости взгляд на приближавшихся к ней солдат. Они, и без того сконфуженные её открытым лицом, от ледяного придворного взгляда попятились, отводя глаза и бормоча извинения.
И перед ней легла только дорога, открытая до следующего поворота, и Джулианна ощутила, что почти вырвалась из клетки. Но сзади послышался топот бегущего человека, без сомнения, сержанта Блеза, спешившегося наконец, и элессинские глаза его ничего не видели перед собой, кроме своего долга. Вероятно, он был готов даже применить силу, схватить девушку в охапку и вернуть в прилично закрытый паланкин.
— Мадемуазель Джулианна! — заговорил он, готовый сорваться, разъярённый, еле придерживаясь внешних форм вежливости. — Извольте немедленно вернуться в паланкин!
И действительно, когда Джулианна снова даже не взглянула на него, сержант в самом деле поднял на них руку — Джулианну взял за плечо, а Элизанду оттолкнул, но не успел повернуть Джулианну к себе, как она резко повернулась сама и свободной рукой ударила его по щеке, сложив ладонь лодочкой, чтобы сильнее был звук пощёчины, чтобы услышали все люди сержанта.
Слова были не нужны. Ошеломлённое выражение на его лице постепенно сменилось пониманием, осознанием того, как глубоко он оскорбил свою госпожу — или, как ему, наверное, казалось, своего господина. Если то, что слышала Джулианна о порядках в Элесси, не было преувеличением, она вполне могла просить барона о смерти сержанта. И её просьбу поддержали бы два десятка свидетелей-мужчин…
— Прошу… прошу прощения, мадемуазель. Я… я забылся. Я очень испугался…
Он побледнел под загаром, только щека горела. Сержант держался прямо, и дрожал только его голос. Джулианна подумала, что стоит ей приказать, и он тут же, на месте, перережет себе горло.
Достоинство, уверенность, изящество.
— Да, сержант, однако я тоже должна просить у вас прощения. Я позабыла надеть вуаль. Мне трудно привыкнуть к вашим обычаям. — С этими словами Джулианна набросила на лицо тонкую ткань. — Теперь, если вы соблаговолите проводить меня и возьмёте с собой на всякий случай с полдюжины солдат, мы вместе сходим посмотреть на этого джинна.
Джулианна вновь протянула руку. Элизанда приняла её и тепло пожала, выразив своё одобрение молчаливой улыбкой. Девушки пошли по дороге, и сгоравшая от любопытства Джулианна ускорила шаг. Верзила-сержант чуть отстал, выкрикивая команду солдатам.
По крутым склонам холмов тут и там громоздились скалы с острыми каменными выступами. Повернув за очередную такую скалу, девушки наткнулись на хвост ожидавшего каравана — погонщик мулов с еле живыми клячами, кожа да кости, падающими под непосильной поклажей, запряжённый быками фургон, ещё один, потом целый поезд таких фургонов и, наконец, собственно караван, о котором говорил Блез, — цепочка верблюдов, на ходу, наверное, растягивающаяся на полмили, но теперь сбившаяся в группы. Погонщики присели у костров в тени и готовили еду. Должно быть, все эти люди направляются в Рок-де-Рансон, подумала Джулианна: торговля приносит выгоду и им, и замку. И целый караван остановился на дороге из страха перед существом, которое вряд ли смог бы прогнать или уничтожить весь гарнизон Рок-де-Рансона. И как знать, сколько ещё вздумается джинну плясать на дороге?
Караван, как заметил Блез, держался на порядочном, однако не слишком большом расстоянии от джинна — всего лишь так, чтобы не попадаться ему на глаза. А джинна можно увидеть за следующим поворотом…
И они ушли за этот поворот; впереди на этот раз шёл Блез. И сержант, и солдаты явно чувствовали себя до крайности неуютно, то и дело прикасались к рукоятям мечей и древкам топоров и бормотали друг другу какие-то бесполезные советы. Даже Джулианна пошла медленнее. Её ладонь, лежавшая в руке Элизанды, вспотела, а веки чуть вздрагивали при малейшем движении или звуке.
За поворотом дорога сужалась, проходя между двумя грудами камня. В точности между этими грудами и стоял джинн.
Если, конечно, это был джинн. Джулианна не сумела бы отличить джинна от ифрита или от любого проявления Господа. В первый миг она видела только то, о чём и говорил ей Блез, — смерч вроде тех, что уже попадались пару раз в этом путешествии, внезапный вихрь, ставший видимым.
Однако этот смерч не извивался, он застыл как скала и стоял как скальные стены, одного с ними роста, качаясь, как стоящая на острие колонна, и вертелся так быстро, что издали вращения почти не было заметно. Он напоминал бесконечную серебристо-серую верёвку, витки которой появлялись из ниоткуда и уходили в никуда, а потом снова появлялись.
В нескольких шагах от джинна стоял мальчик лет десяти — двенадцати, одетый очень похоже на Элизанду, только его бурнус был изодран в клочья и залит ярко-красным. Мальчик стоял неподвижно и всхлипывал, но взгляд его был прикован не к джинну, а к собственной руке. Она бессильно и пугающе повисла, и ярко-белые кости держались на остатках связок — кожа и мышцы были с неё содраны.
Девушки застыли в неподвижности, так же как джинн и мальчик. Первой пошевелилась Элизанда — она отпустила руку Джулианны и рванулась вперёд, не обратив внимания на остерегающий жест Блеза. Добежав до мальчика, она схватила его за здоровую руку, повернула и повелительно крикнула сержанту:
