Девушка давилась сухими, беззвучными рыданиями. Ей казалось, что рушится весь ее мир.
– Моргана, – позвал ее знакомый голос. Шагов она не слышала, но не ощутила ни испуга, ни удивления – Руин ходил легко и потому беззвучно. – Моргана, вот ты где! – Он подошел. – Ты здесь за мерзнешь.
У него был такой мягкий, ласковый голос, что девушку обдало жаром. Что это? Еще одна жестокая насмешка? Одной было мало? Одновременно ее охватило чувство непонятной вины и страх, что больше она не услышит его голоса.
– Ну и что? – едва слышно прошептала она.
– Как «ну и что»? Идем в мои покои, к камину. Посидишь у огня, согреешься.
– Твои слова меня уже очень хорошо согрели, – с горечью и неожиданной смелостью ответила она, едва собравшись с духом упрекнуть его. В следующий миг девушка почувствовала его ладони на своих плечах. Прикосновение обжигало даже сквозь одежду.
– Ты обиделась на меня?
– От тебя… – Ее голос дрогнул, хотя Моргана старалась говорить равнодушно. – От тебя я такого не ожидала. Не думала, что ты выставишь меня на посмешище. А я тебе верила.
– А теперь нет? И лишь потому, что я сказал то, что думал?
– За что?
– Что – «за что»?
Она молча посмотрела ему в глаза – Руин был спокоен, хоть и немного хмур. И еще – в нем чувствовалась легкая нервозность. Раздражение.
– Я сказал то, что думал, – повторил он.
– Тебе отказывает твой безупречный вкус, братец!
– Прекрати, – холодно отозвался он. – Я уже ответил на подобное замечание там, в зале.
Моргана отшатнулась и прижалась спиной к стене. Камень был ноздреватый, грубо обтесанный, он хранил в себе холод самого сердца гор. Кто-то когда-то нацарапал на них значки – Бог знает, сколько лет этим значкам. Или, может, тысячелетий?
– Что?… Что красивого ты во мне нашел? Что?! – вполголоса закричала она. – Груду жира, патлы, которые ни в одну прическу не уложить?
Она зарыдала. Это была настоящая истерика, слезы градом сыпались из ее глаз и текли по одутловатым, мятым щекам, покрытым темно-алыми пятнами. Слезы облегчили ее боль, тем более что, несмотря на сегодняшнюю выходку брата, он все равно оставался для нее самым дорогим человеком. Она рыдала и смотрела на Руина, а он так хорошо, так ласково глядел на нее…
Он коснулся ее щеки с нежностью человека, умеющего по-настоящему любить. Брат понимал ее без слов – с одного взгляда, – и каким-то образом он действительно мог видеть ее мысли и чувства. Сейчас он вполне способен был оценить, насколько ей плохо, и его поразило, как больно стало ему самому.
– Моргана, – ласково позвал он. – Моргана… Посмотри мне в глаза.
Поток слез иссяк так же неожиданно и быстро, как нахлынул – принцесса слишком много в своей жизни плакала. Она вытерла глаза платочком, вытащенным из-за пояса, и послушно посмотрела на брата.
– Послушай меня. Тебе не надо так на это реагировать. Ты ведешь себя так, словно твоя внешность – твоя вина.
– Но Руин, кто же…
– Не перебивай меня, – властно сказал он, и девушка немедленно замолчала. – Пойми, твоя внешность – всего лишь болезнь, поэтому в недостатках своей внешности ты не виновата.
– Эта болезнь – уродство! – вспыхнула она – и тут поняла, что именно сказал брат. Растерянно по смотрела на него. – Болезнь?
– Болезнь.
– Но любую болезнь можно вылечить, разве нет?
– Можно, – нехотя ответил он.
– И мою тоже?
Надежда опалила ее изнутри, как горло опаляет крепкая выпивка, счастье волной поднялось в душе, хотя Моргана едва ли поверила в такую волшебную возможность. На ее глазах вновь вскипели слезы, и Руин почти с испугом отвел глаза. Он уже пожалел, что сказал.
Но, раз начал, следовало идти до конца. Солгать под взглядом сестры принц не смог бы.
– Да, можно.
– А… Ты – можешь?
– Я не уверен. Пожалуй, нет. Она вцепилась в его локоть.
– Но, значит, ты хотя бы представляешь себе, что нужно делать… А кто-нибудь может это сделать?
– Я таких не знаю.
Он скинул с плеч свой плащ и набросил на сестру, закутал ее. Одежда еще хранила тепло его тела. На мгновение оказавшись в кольце его рук, Моргана вздрогнула всем телом, потому что лишь теперь ощутила, насколько замерзла. После плача всегда холодно, особенно если находишься в полузаброшенном и неприютном крыле старого дворца. Может быть, Руин просто угадал или в самом деле почувствовал, как она продрогла.
– Пойдем, – мягко произнес он. – Здесь холодно.
– Постой… Но ты… попробуешь?
– Давай об этом потом.
– Скажи мне, – молила она, дрожа – но не столько от холода, сколько от возбуждения. Ее поманила из призрачной дали самая заветная мечта, и на мгновение девушка поверила – представила себе, что это возможно. Минута была поистине сладостна. – Скажи, ты попытаешься? Ты попробуешь? Может, получится, а, Руин?… Ты же все можешь…
– Я не все могу, – отрезал принц, сердясь сам на себя и потому неосознанно перенося раздражение на сестру. – Далеко не все. Давай поговорим об этом позже.
– Но поговорим же? Правда?
– Да. Потом. – Он отвел взгляд. Не было сил смотреть в ее прекрасные глаза, сияющие любовью и тоской.
– Спасибо.
Она с надеждой смотрела на него снизу вверх.
Руин дождался, пока сестра уснет на его широкой кровати с причудливым пологом из прозрачной черной кисеи, собранной треугольными складками на дугообразных опорах. Измученная слезами Моргана заснула, как ребенок – сжимая в ладонях его пальцы. Хватка принцессы ослабела лишь тогда, когда она погрузилась в сон, и тогда принц осторожно отнял руку и вышел из покоев, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Его терзала жалость к сестре и досада на себя. Краем сознания он прекрасно понимал, что теперь Моргана, сходящая с ума из-за своей внешности, уже не забудет о его словах. Ни за что не забудет. И долго лгать ей Руин не сможет. Рано или поздно девушка поймет, что брат при должных усилиях способен излечить ее.
Но он очень сомневался, что красота принесет принцессе счастье. Провал был жестоким миром, знатная женщина, если она не была глупой курицей, готовой наслаждаться богатством нарядов, сплетнями и знаками высокого положения, а заодно мириться с прихотями мужа, вряд ли могла быть здесь счастлива. Мир Провала был миром мужчин, женщине не оставалось почти никакой свободы. Традиции и законы делали ее лишь частью мужской жизни, одной из множества.
Аман– Уллу не так легко будет выдать замуж Моргану такую, какая она сейчас. Девушка слишком знатна, чтоб сплавить ее кому попало, ради приданого готовому связать себя браком хоть с крокодилом. И слишком некрасива, чтоб властитель целого мира пожелал видеть ее рядом с собой на троне. Тем более что особой необходимости побыстрей пристраивать дочку не было – жены Армана-Улла (их у него сменилось три, считая ныне здравствующую) подарили ему несколько вполне привлекательных дочерей.
