Он долго молчал, и я осмелился взглянуть на него.
– Растопи воск.
Я поднялся и подошел к столику, резкий прилив крови к моей больной голове вызвал новый приступ головокружения и я схватился за стол.
– Ничего, мой господин, – на самом деле ему не хотелось этого знать. – Взять белый воск или зеленый, или какой-нибудь еще?
– Красный. Для Кирила всегда красный.
Я поклонился и принялся запечатывать письмо. После того, как он прижал к теплому воску свое кольцо, он позвонил в колокольчик. Один из его людей тут же явился, еще раньше чем умолк звон колокольчика. Кроме четырех вооруженных охранников, перед его дверями дежурило не меньше двух одетых в золото слуг.
Принц велел доставить письмо в Парнифор, затем развернулся ко мне. Мне было неловко праздно сидеть за столиком под его неподвижным взглядом.
– Убирайся. Скажи Дургану, чтоб всыпал тебе десять плетей за наглость. Ты слишком много думаешь, и ты не говоришь, что ты думаешь.
Я выполнил поручение и ничего не сказал… Во всяком случае, из того, что думал.
Глава 3
Прошла еще неделя, прежде чем меня снова выпустили из моего загона. Был яркий солнечный день, большая редкость для долин Кафарны, которые задерживают в себе любой туман, морось или тучу, появляющиеся над северными горами Азахстана. Возможно, именно эта таинственная туманная завеса привлекла дерзийцев, рожденных в барханах центрального Азахстана, под вечно безоблачным голубым небом, и Кафарна стала для них священным городом, городом их богов.
Двери дома для рабов были широко распахнуты навстречу солнцу. Было довольно холодно, каждый выдох сопровождался струйкой пара, но это было куда лучше моей душной зловонной норы в подполе. Я потянулся, глубоко вдохнул и почувствовал себя получеловеком. Моя вторая половина чесалась, смердела и отводила глаза от нестерпимо сияющего под солнцем снега. Но мне хватало и этого.
– Что это с тобой? Ни разу не видел, чтоб кто-нибудь улыбался, проведя там три недели, – Дурган прижимал к груди белую тунику так, словно собирался прикрыть нас ею, пока я буду исповедоваться ему в тайном грехе.
– Я спал за десятерых. Меня неделю не пороли, а вчерашнее мясо только наполовину состояло из хряща и даже не совсем сгнило. У меня бывали недели и похуже.
Надсмотрщик уставился на меня, словно я обезумел.
– Ну и странный же ты, эззариец.
Я мог сказать то же самое о Дургане, который теперь не только лично проверял, приносит ли мне мальчишка-фритянин воду, но и распорядился удвоить ее количество. И порции еды для моей единственной трапезы стали заметно больше. Но нельзя говорить хозяину о его доброте, не то вы тут же узнаете, что это была ошибка.
– Это для меня? – указал я на тунику.
– Да. Как и раньше. В его покои. И поторопись.
Я поклонился и направился к бочке, и как только надсмотрщик оглядел меня и признал, что все в порядке, я поспешил во дворец. Когда я уже выходил, Дурган окликнул меня:
– Следи за своим языком, раб. Не так как в прошлый раз.
Я следил бы за ним, но я понятия не имел, что именно нельзя говорить Александру.
На сей раз стражники перед покоями принца обыскали меня, прежде чем позволили мне постучать в дверь. Пока они обшаривали меня, надуваясь от собственной значимости, я прислушивался к звону стаканов и проклятиям, доносящимся из-за двери. От раздраженного «Входи» мои уже затянувшиеся шрамы заныли, словно предупреждая.
Судя по всему, принц швырялся вещами. По комнате были разбросаны подушки, статуэтки, стаканы и бутылки, валялся одинокий нож. Видно было, что он развлекается так уже давно: бесценный индуитский ковер был в винных пятнах, на нем были рассыпаны осколки стекла и фарфора, перья, одежда и подушки. Я боялся порезать лоб, но мне совсем не хотелось подниматься после обычного поклона. Я остался стоять на коленях, стараясь не привлекать его внимания. И, казалось, он уже забыл обо мне.
– Это недопустимо! Я перебью их всех! Или нет, лучше я закую их в цепи! Я отправлю их к правителю Вештарии – пусть развозят навоз по полям! В Вештарии знают, как использовать рабов.
– Александр, возьми себя в руки, – это произнес лорд Дмитрий, брат Императора. – Посмотри, какой погром ты устроил!
– Ты отчитываешь меня как и отец. Да, я сам виноват в том, что город полон выродков и полудурков, которые не знают, где ложка, а где рот, но при этом смеют шпионить за сыном Императора. И я должен с этим мириться? Ты один из тех, кто все время предостерегает меня против этих келидцев, а теперь мне устраивают взбучку за то, что я выразил свое мнение в частной переписке. Клянусь рогами Друйи, он меня женит на какой-нибудь их дочке, если это не прекратится.
Стена моего хладнокровия, возведенная не без помощи Дургана, рухнула жалким образом.
– Александр, я по-прежнему обеспокоен существованием келидцев. Но когда ты станешь императором, тебе придется думать, прежде чем делать что-либо. Ты искалечил сына одного из старейших семейств северного Азахстана. Ты оскорбил и унизил его, а вместе с ним и весь его род до шестнадцатого колена, настроив их против тебя и твоего отца. Потом, в довершение своей глупости, ты резко высказываешься в письме о новых любимцах твоего отца, а затем не находишь ничего лучшего, как доверить доставку этого письма зятю Вейни! Как разумный человек может так поступать?
– Уходи, Дмитрий! Пока мой отец не сказал иначе, я все еще твой принц. Следи за тем, что произносит твой гадкий язык, а не то я прикажу отрезать его.
– Сандер…
– Уходи!
Рядом с моей головой остановились два поношенных башмака, сшитых из тончайшей кожи.
– Пришел твой раб, Александр. Взвешивай тщательно все слова, которые он поместит затем на бумагу. Я очень тебя люблю, но я не стану закрывать тебя собой от гнева Айвона. И не надейся.
Масляная лампа полетела вслед Дмитрию и разбилась о закрывшуюся дверь. Я догадался, что это было, по попавшим мне на спину острым осколкам, кускам меди и аромату персикового масла, растекшегося позади меня. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы остаться неподвижным. Был день. Лампа не была зажжена.
– Наглец, гнусный хрыч! – Я понадеялся, что это относится к Дмитрию.
Я не отрывал голову от ковра и предпочел бы оставаться так хоть целый день, лишь бы не дать принцу увидеть клеймо его семейства, уже явственно проступившее на моем лице: стоящего на задних лапах льва, угрожающего сожрать мой левый глаз и сокола, хлопающего крыльями на моей щеке. Мне было достаточно и разговора, который я только что слышал – подобные разговоры не следует слушать рабам.
Капельки масла медленно сползали по моим ногам. Что может быть сложнее, загадочнее и удивительнее человеческого разума, превращающего этот мир в совершенно, абсолютно безумное место?
