— Идем! Сразимся! — ответил я, выпятил несуществующее пузо и затопал тяжкими шажищами, которые скорее подходили не Волку, а Медведю.
— Ой, Господи… — сонно пробормотала проснувшаяся Зинка с дивана. — Распрыгались! Спать не даете…
— Ага! — с легким вызовом ответила Ленка. — А сейчас еще и трахаться будем! Завидно? Чао!
Близнецы друг на друга не обижались. Они тоже играли в игру, уже только свою, девчачью, может быть, придуманную ими еще тогда, когда они в своем общем яйце сидели…
— Счастливого траханья! — пробурчала Зинка. — Свет выключите…
Свет ей выключили. Уже закрывая за собой дверь, я увидел, как Зинка повернулась на живот и обняла подушку…
Кровать, здоровенная, пышная, словно тарелка со взбитыми сливками, соблазняла меня больше, чем Ленка. Все-таки я с работы пришел. Да и Ленка, хоть и бодрилась, но спать хотела. Нормальные люди в это время суток десятые сны досматривают.
Но мы-то были ненормальные. Не знаю, чем занималась вчера Ленка, но про себя я все хорошо знал. Мне не хотелось, чтобы среди ночи замаячила обугливающаяся рожа Круглова с лопнувшими глазами. И мне вовсе не нужно, чтобы во сне ко мне заявилось еще несколько десятков «клиентов». Нужно собраться, вцепиться в себя, выжать все, что еще есть, а потом провалиться в сон как в пропасть. И вылететь из этой пропасти часиков в двенадцать, со свежей головой и трезвыми мыслями. Мне завтра тоже не безделье уготовано… Но — стоп и еще раз — стоп! Все, что будет завтра — это завтра. Сейчас — только одни мысли — о Ленке. Думать о ее теле, о всем приятном, что у нее снаружи и внутри, о ее запахе, о ее волосах, о тех дурацких словах, которые будят Зверя…
— Гнусный, вонючий волчище… — прошипела Ленка, зло щуря глазенки, и, распахнув на мне пиджак, скинула его на ковер. — Как ты посмел явиться ко мне в таком виде? Я спущу с тебя твою колючую, серую шкуру…
Роль шкуры выполнили брюки и рубашка.
— Вот свинья проклятая! — зарычал я по-волчьи. — Я откушу тебе твой подлый пятачок! Ам!
Вместо съедения «подлого пятачка» получился долгий поцелуй, халат с Ленки свалился, мы соприкоснулись животами, с силой притиснулись друг к другу.
— Эй, волк, — прошептала Ленка, — а ты принес свою Главную Толкушку?
— Да! — заявил я грозно. — И сейчас я растолку в порошок всех лягушек!
— Нет, — по-поросячьи взвизгнула Ленка. — Я не дам в обиду лягушек! Я сама раздавлю эту ужасную Толкушку! Вперед!
Началась недолгая, но упорная борьба, Ленка вроде бы старалась повалить меня на лопатки, а я хотел наоборот, потому что вчерашней ночью Хрюшка уже оседлала Волка. Два раза подряд мы одно и то же не повторяли.
— Вот мерзкий волчище! — пищала Ленка. — Я откушу тебе Главную Толкушку!
— Я не дам тебе этого сделать, грязная поросятина! Ам! — и опять сладкие, отдающие кофе Ленкины губы слиплись с моими…
— Все равно я съем Главную Толкушку! Я проглочу ее нижним ртом! — взвизгнула Ленка, резко разбрасывая ноги в стороны…
— Вот тут ты и попалась! — прошипел я, и с «главной толкушкой» все стало ясно.
Ленка знала, что во время этого дела на меня очень сильно действует мат. Знали бы ее уважаемые коллеги по всяческой там филологии и структурной лингвистике, какие борзые словечки шептались, выстанывались и выкрикивались ею под скрип кровати! В этом почтенном кандидате наук жили добрые гены шабашника Чебакова, да и тот, поди, в гробу перевернулся бы, если б услышал, что бормочет его любимая доченька в минуты страсти… Самое нежное слово из этой серии было «засранец», но куда чаще сыпалось более крутое. Я тоже не опускался ниже «козы драной», и Ленку это заводило даже сильнее, чем меня. Подозреваю, что и сама она матюкалась именно для того, чтобы раскрепоститься и раскомплексоваться… Кроме того, она за последние несколько лет насмотрелась немало эротики и самой прямой порнухи, отчего приобрела привычку стонать и корчиться, будто ей кишки выпускают. Мне это тоже нравилось слушать, хотя иногда выходило слишком громко. Правда, дети спали на втором этаже, вроде бы и звукоизоляция у нас была не такая, как в «хрущобе», но все-таки однажды, когда Ленка особенно сильно взвыла, прибежал перепуганный Колька, и пришлось ему объяснять, что «мамочке плохой сон приснился».
Два таких крика, может быть, чуть потише, Ленка испустила и сегодня. Я продолжал свою бурную деятельность, но она вдруг сказала совершенно серьезным и нормальным голосом:
— Притормозите, мистер Баринов. Мне — хватит.
Я опешил, не зная, чего сказать, и остановился. Из гостиной донесся глубокий вздох Зинки.
— Вылезай… — упираясь мне в плечи, велела Лена. — Надень резинку и иди к Зинке. Не слышишь, как она мается?
— Интересное кино… — пробормотал я. — А она меня не огреет чем-нибудь?
— Не огреет. Иди, говорю!
А почему бы и нет? «Толкушка» вроде бы не устала… Я вышел в гостиную и подошел к дивану. Зинка уже не стонала, а только тяжело, напряженно дышала. Она ничего не говорила и ничему не удивилась, только быстро распахнула халат, под которым ничего уже не было, а потом откинула подогнутое правое колено на спинку дивана.
Я удивился еще раз, насколько они были похожи, и на ощупь, и по запаху. «Толкушка», на сей раз упакованная в средства защиты, особой разницы не почувствовала, да и вообще было впечатление, что Ленка не осталась в спальне, а перелегла на диван. Зинка тоже ругалась и стонала, но поменьше, хотя и более зло. Похоже, что ругала она даже не меня, а Мишку, который развлекался где-то, по своему парижскому обычаю. Я тоже ругался, и не потому, что хотел сделать Зинке приятное, а потому, что терпеть не мог работать «за себя и за того парня»…
Но финал вышел хороший, поджаристый, кусачий. Взмыленная Зинка поцеловала меня в ухо и прошептала:
— Спасибо! Ты настоящий друг, Димуля…
— Заходите еще… — усмехнулся я.
— На днях, — пообещала Зинка. — Если мой кобелина не уймется, я к вам переберусь… Ладно, пошла к себе. Спите спокойно, дорогие товарищи!
Запахнув халат, она отправилась в свое крыло, а я, сполоснувшись под теплым душем, полез под бочок к законной жене. Она спокойно и безмятежно спала. То же самое пришлось сделать и мне. Никаких кошмаров и дурацких снов я не увидел…
КОМИТЕТЧИК Утро настало часов в двенадцать, когда нормальные трудящиеся уже готовятся к обеду.
В постели я остался один — Ленка ушла на работу. Работала она в частном, но тем не менее капитально-закрытом учреждении, где наш Чудо-юдо был главным начальником. Официально заведение называлось «Центром трансцендентных методов обучения». Там же паслась и Зинуля. Я догадывался, чем они там занимаются, поскольку помнил, что Сергей Сергеевич разрабатывал еще десять лет назад. Сейчас все это спонсировалось фирмой «Барма» — во всяком случае, так считалось. Конечно, я не очень этому верил, так как у меня не было впечатления, что «Барма» имеет такие прибыли. У меня были разные подозрения, но я их держал в таких глубинах мозга, что они ни разу не всплывали наружу. Меня все это никаким боком не касалось, своих дел было полно, а потому залеживаться было некогда. Прежде всего надо было слегка размяться, поэтому я надел кроссовки, спортивный костюм и собрался сделать пробежечку.
