— Генри, — печально ответил мистер Маршдел, — пожалуйста, присядьте. Вы знаете, я не суеверный человек.
— О, в этом я могу поклясться.
— Однако я ни разу в жизни не был потрясен настолько сильно, как нынешней ночью.
— Еще бы!
— У меня возникла страшная догадка. Догадка, которую подкрепляют все новые и новые обстоятельства. Догадка, о которой я боюсь говорить и которую еще вчера, в этот час, подверг бы презрительным насмешкам.
— Прошу вас объясниться, сэр!
— Да, да, конечно. Но никому не говорите о том, что я вам скажу. Пусть это ужасное подозрение останется между нами, Генри Баннерворт.
— Я теряю терпение.
— Так вы обещаете?
— Что именно?
— То, что никому не повторите мои слова.
— Я обещаю.
— И клянетесь честью?
— Да, я клянусь вам честью!
Мистер Маршдел встал, подошел к двери и выглянул в коридор, желая убедиться в том, что их никто не подслушивает. Удостоверившись, что они одни, он придвинул стул поближе к креслу, на котором сидел Генри, и тихо произнес:
— Вы когда-нибудь слышали о странном и страшном суеверии, широко распространенном в некоторых странах? О вере в неких существ, которые никогда не умирают?
— Никогда не умирают?!
— Да. Иными словами, вы когда-нибудь слышали… Господи! Я даже боюсь произносить это слово.
— Говорите же! О, небеса! Я должен это услышать.
— Я имею в виду вампиров!
Генри вскочил с кресла. Он дрожал от избытка эмоций. На его бровях появились маленькие капельки пота. Хриплым и будто не своим голосом он спросил:
— Вы думаете, это был вампир?!
— Тот, кто, питаясь человеческой кровью, продлевает свое мерзкое существование. Тот, кто не пьет и не ест, как другие люди.
Генри рухнул в кресло и издал тоскливый стон.
— Я чувствую в своем сердце такую же боль, как и вы, — произнес мистер Маршдел. — Но мой разум смущен, и я не знаю, что делать.
— О Боже! Великий Боже!
— Прошу вас, не поддавайтесь так охотно вере в предрассудок.
— Не поддаваться вере? — вскричал Генри. Он снова вскочил на ноги и поднял правую руку над головой. — Нет, во имя небес и Бога, который правит миром, я не верю в такую чудовищную возможность.
— Мне остается только аплодировать вашим словам, хотя я сам готов признать существование вампиров — и это ужасно. Я просто говорю вам сейчас о том, что оформилось в моем уме. И вы должны это понять, прежде чем услышите остальное.
— Я постараюсь, — ответил Генри.
— Меня удивляет, что такая догадка не пришла и к вам.
— Нет, я не принял бы ее, мистер Маршдел. Она слишком ужасна, чтобы найти какой-то отклик в моем сердце. Ах, Флора, несчастная Флора! Если на тебя действительно напал вампир, то вряд ли твой рассудок оправится от этого удара.
— Не позволяйте никому внушать ей такую идею, Генри. Что же касается меня, то я лучше вырву себе язык, чем когда-либо упомяну при ней об этом.
— И я! Великий Боже! Меня бросает в дрожь от мысли… Даже от самой возможности. Но нет, этого не может быть! Я не верю, что Флора лишится рассудка.
— Я тоже не верю.
— Иначе где же справедливость, доброта и милосердие небес. Нет, я не верю в это!
— Отлично сказано, Генри. Но теперь, отбросив глупую гипотезу о том, что Флору навещал вампир, давайте серьезно обсудим события, происшедшие в доме.
— Мне сейчас не до этого.
— Нет, давайте разберемся. Если нам удастся найти какое-то логическое объяснение, то мы используем его, как якорь спасения для наших душ.
— Поступайте, как считаете нужным. Вы плодовиты на идеи, Маршдел. Ради небес и ради нашего бренного мира найдите нам другое объяснение — пусть более сложное, но менее ужасное, чем то, которое вы уже предложили.
— Однако пули пистолетов не принесли ему вреда, а на шее Флоры остались следы его визита.
— Покоя! Я прошу покоя! Умоляю вас, не приводите мне причины, из-за которых я буду вынужден принять ваше мрачное и ужасное предположение. Не делайте этого, Маршдел, если любите меня!
— Вы знаете об искренности моих чувств, и все же, помоги нам Боже!
Голос Маршдела дрогнул, и он отвернулся к окну, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, которые, вопреки всем стараниям, появились в его глазах.
— Вы знаете, что остаток ночи я просидел у ложа моей сестры, — после долгой паузы добавил Генри.
— Да. И что?
— Как вы считаете, он может вернуться?
— Даже боюсь представить себе такую ужасную возможность, Генри. Но с этого дня я охотно разделю с вами ночные дежурства.
— Значит, я могу рассчитывать на вашу помощь, Маршдел?
— Абсолютно. Я уже думал об этом, Генри. Какие бы опасности ни грозили вашему дому, я разделю их с вами.
— Благодарю. Но только ничего не говорите Джорджу. Он очень восприимчив, и идея о вампире может повредить его рассудок.
— Я буду нем, как рыба. И прошу вас, Генри, пусть вашу сестру перенесут в другую комнату. Вид стен и окна могут воскресить в ее уме кошмарные воспоминания.
— Я позабочусь об этом. А что вы скажете насчет портрета и его идеального сходства с ночным визитером?
— Да, сходство потрясающее. Вы хотите убрать портрет из комнаты?
— Хотел, но передумал. Панель с картиной прибита к стене. Мы можем ее испортить. Пусть портрет остается в комнате — все равно там никто не будет жить. Я в этом почти уверен.
— Да, похоже, вы правы.
— Сюда кто-то идет? Я слышу шаги.
В тот же миг в дверь постучали, и в ответ на предложение войти на пороге появился Джордж. Он выглядел больным и бледным. Судя по его лицу, остаток ночи он провел в тяжелых размышлениях. Войдя в спальную Маршдела, юноша печально признался:
— Я знаю, что вам не понравятся мои слова. Но я не в силах удерживать их более, поскольку они разрушают меня.
— О Господи, Джордж! И что же это? — спросил мистер Маршдел.
— Говори! — велел брату Генри.
— Я все утро размышлял о происшедшем, и в результате у меня возникла жуткая догадка, которой мне необходимо поделиться с вами. Вы когда-нибудь слышали о вампирах?
Генри тяжело вздохнул. Маршдел не произнес ни слова.
— Да, я говорю о вампирах, — добавил Джордж с тем возбуждением, которое всегда было присуще ему. — Это ужасное предположение, но мне кажется, что нашу бедную Флору посетил вампир. Я схожу с ума от такой возможности!
