— Теперь открой глаза и сядь.
Саймон сразу же повиновался, и Рэкс был поражен, увидев его совершенно нормально выглядевшим и как будто проснувшимся. О его неестественном состоянии говорило лишь слегка отсутствующее выражение лица и то, что он не отреагировал с отвращением на предмет, который де Ришло протянул ему. Это была маленькая, украшенная драгоценными камнями золотая свастика на шелковой ленточке.
— Саймон Арон, — вновь заговорил герцог, — этот знак, который я сейчас повешу тебе на шею, помещает тебя под защиту сил света. Никакая сущность земли, воздуха, огня или воды не сможет причинить тебе зла, пока ты носишь ее.
С этими словами он быстро надел талисман на шею Саймона и неторопливо продолжал:
— Теперь ты отправишься в свободную спальню. Придя туда, позвони моему слуге Максу и скажи ему, что ты остаешься сегодня ночевать у меня. Он даст тебе все необходимое и, если ты хочешь пить, попроси его принести какой-нибудь напиток, но запомни, ни капли алкоголя. А теперь иди.
Саймон немедленно поднялся и посмотрел сначала на герцога, а потом на Рэкса.
— Спокойной ночи, — бодро проговорил он, улыбнувшись своей обычной мимолетной улыбкой. — Увидимся утром, — добавил он и вышел из комнаты.
— Он… он ведь не спит, так? — спросил несколько испуганный Рэкс.
— Несомненно, спит. Однако завтра он сможет вспомнить то, что происходило сегодня. Не так-то просто добиться, чтобы пациент забыл обо всем, когда работаешь с ним впервые.
— Представляю, как он будет выглядеть завтра утром, когда увидит у себя, еврея, нацистскую свастику на шее.
— Мой дорогой Рэкс! Попытайтесь, пожалуйста, смотреть на вещи чуть шире. Свастика — старейший в мире символ мудрости и правильного мышления. Все народы на всех континентах в то или иное время пользовались ею. Точно так же вы, конечно, можете называть крест исключительно христианским символом, но хорошо известно, что древние египтяне поклонялись кресту за тысячу лет до рождения Иисуса Христа. Нацисты выбрали свастику в качестве символа только потому, что считают его арийским, а, как вы знаете, они ставят перед собой задачу объединить значительную часть арийской расы. Однако большинство из них не имеет ни малейшего понятия о древнем смысле этого символа и то, как они дискредитировали его, напоминает дискредитацию креста испанской инквизицией, хотя истинное значение обоих символов нисколько не изменилось.
— Хорошо, я понял вас. Однако я сомневаюсь, что все, сказанное вами, смягчит негодование Саймона, когда он обнаружит свастику у себя на шее. Но оставим эти мелочи. Больше всего меня беспокоят ваши сегодняшние фокусы. У меня возникло чувство, что вас следует держать взаперти, как буйно помешанного, — а, может, я сам спятил?
Де Ришло улыбнулся.
— Невероятные вещи происходят сейчас в Лондоне, не правда ли? Но давайте сначала нальем по стаканчику и спокойно все обсудим.
— Невероятные! Будь все так, как вы представляете, это можно было бы назвать фантастикой. Но это не так. И ваши ахи и охи насчет черной магии, и тот бред, который вы несли, завязывая дурацкий амулет на шее Саймона — все это, без сомнения, полнейшая чушь.
— Неужели? — снова улыбнулся герцог, опуская кусочек льда в стакан Рэкса. — Хорошо, давайте послушаем, как вы объясните странное поведение Саймона. Я полагаю, оно и в самом деле показалось вам несколько необычным?
— Конечно, но не настолько странным, как вы пытаетесь его представить. Мне кажется, что Саймон увлекся спиритизмом или чем-то вроде того. Многие интересуются подобными вещами, но ведь вы знаете Саймона — когда он чем-либо увлекается, то забывает обо всем остальном, и в этом причина его вопиющего безразличия к нам.
Сегодня вечером у него, видимо, должен был состояться сеанс, который он, при всем своем желании, не смог отменить. Увидев нас, непрошенных гостей, он, естественно, не захотел объяснять, почему у него собралась столь странная компания. Поэтому он и сочинил басню об этом астрономическом кружке. А вам — прочитавшему слишком много книжек и не забывшему сказки, которыми ваша нянька, похоже, перекормила вас в детстве, это не понравилось, и вы врезали бедняге в челюсть.
Де Ришло кивнул.
— Другого объяснения я не ожидал услышать, но давайте-ка начнем по порядку. Вы должны согласиться, что после того, как я оглушил Саймона, мне, чтобы отправить его спать без единого слова протеста, пришлось воспользоваться несколько необычными средствами.
— Да, доктора иногда пользуются гипнозом, — кивнул Рэкс. — Но, будь Саймон в полном сознании, он никогда бы не позволил вам прицепить свастику себе на шею.
— Хорошо. Итак, мы, по крайней мере, установили тот факт, что можно пользоваться силами, о которых у обычных людей нет ни малейшего представления. А теперь представим, что я проделал все эти тривиальные вещи не перед вами, а перед невежественными людьми, никогда не слышавшими о гипнозе. Они, вероятнее всего, назвали бы произошедшее магией!
— Несомненно.
— Сделаем еще шаг. Предположим, что с помощью тех же сил я, скажем, поднялся в воздух и повис на высоте нескольких дюймов от пола. Вы могли бы и не воспользоваться словом «магия», но отнеслись бы к этому событию — левитации — точно так же, как те люди, которые назвали магией гипноз, поскольку вы всегда считали, что левитация невозможна.
— Согласен с вами.
— Что ж, я не могу продемонстрировать вам левитацию, но, заверяю вас, я неоднократно видел этот феномен своими глазами.
— Не стану с вами спорить. Однако я слышал, что, в момент так называемой левитации человек не поднимается в воздух, а продолжает стоять на земле. Это всего лишь сеанс массового гипноза, не более.
— Как вам угодно, но ваше объяснение не ухудшает моей позиции. Раз вы допускаете, что я могу использовать неизвестные вам силы, чтобы загипнотизировать Саймона, а какой-либо восточный мистик может использовать те же самые силы, чтобы загипнотизировать сто человек, то почему бы не предположить, что эти силы на самом деле существуют, и некоторые люди способны еще более ловко владеть ими?
— Да, но всему есть предел.
— При чем здесь предел? Вы, очевидно, считаете левитацию невозможной, но, живи вы лет пятьдесят назад и попробуй кто-нибудь убедить вас в возможности беспроволочной связи, вы и это сочти бы невозможным?
— Кто знает, — неожиданно согласился Рэкс. — Но я не понимаю, к чему вы клоните. Гипноз всего лишь демонстрирует возможности человеческой воли.
— Ага! Вот именно. Воли к добру или воли ко злу. В этом-то вся загвоздка. Человеческая воля напоминает беспроволочное радио, которое, будучи соответствующим образом настроено, может улавливать волны, пронизывающие все вокруг и невидимо воздействующие на нас.
— Невидимое воздействие — я где-то уже слышал эту фразу.
— Нет сомнений. Выдающийся специалист по умственным расстройствам, возглавляющий наши государственные психиатрические больницы, написал книгу с таким названием, и все, в чем я пытаюсь уверить вас, не составляет и десятой доли того, о чем он пишет на ее страницах.
