— В современном мире, — не расслышала иронии Женщина-с-большими-ногами, — человека подменяют образы. Собственно, я потому вам все это говорю, что ваши танцы…
— Мои танцы?!
— Я была на вашем выступлении в Лондоне.
Наверное, я покраснел. Нет, я не скрываю от своих заказчиц, что танцую на улице. Напротив, я признаюсь в этом с гордостью: редкая, независимая, романтическая профессия. Тетка, готовая выложить кругленькую сумму за крепкий член, в среднем весьма впечатлительна и склонна доплачивать за романтику. Но я не вдаюсь в подробности, никогда не рассказываю, что танцую кино. Тем более не рассказываю, что иногда выступаю на фестивалях и в конкурсах. Если уличный танцор для Толстой Сумки — герой почти сказочный, вроде ловца жемчуга, то танцор с претензией, с авторской программой, не способный заработать искусством на жизнь, — фигура скорее комическая. Настоящее Искусство должно кормить; бедный профессионал — неудачник; непонятый художник в нашу эпоху — шарлатан или идиот. Мне не хочется казаться неудачником.
А Женщина-кенгуру меня выследила. В Лондоне я танцевал именно Искусство-с-Большой-Буквы.
— Ну и как? — спросил я подчеркнуто равнодушно, забрасывая в глотку текилу.
— Здорово, — ответила Женщина тоном естественным, безо всяких признаков издевки, или расчета, или лести. — Вы танцуете так же здорово, как трахаетесь. Я даже не ожидала…
Она сказала не «трахаетесь», она произнесла более откровенное слово, спорхнувшее с ее губ тоже совершенно естественно. Я вспомнил, как прошлым летом мы проснулись с ней впервые вместе в этой самой комнате, и тогда она тоже призналась: я даже не ожидала. Вот именно эти прохрипелись слова в такой самой последовательности: я даже не ожидала…
В Лондоне я тогда танцевал свой заветный номер. Мальчика из годаровского «Никотина», который бежит по парапету прямиком в смерть и успевает поправлять на бегу непослушную челку. Он еще надеется на что-то, а зритель — давно уже все понял. Зрителю только забавно, споткнется ли герой в залитую маслянистыми огнями Сену сам, или погоня все же ужалит его прощальной пулей.
Надо было, кстати, обидеться на «даже не ожидала». И тогда, и сейчас…
— Я могу помочь вам с ангажементом, — продолжала Заказчица. — У меня много знакомых в деловых кругах, в том числе и по части шоу-бизнеса. Мне самой принадлежит один небольшой зал в Париже. Если вам это будет интересно, можно подумать о моих инвестициях в вашу раскрутку… Вы великолепны. Вас еще ждет настоящий успех.
За второй текилой я сходил сам.
— И что же слежка?
— Я уверена, вы чувствуете, как человек отчуждается от себя, как его вытесняет фотографическое изображение, социальная роль, все многочисленные роли, которые он вынужден ежедневно играть — перед начальником, перед партнером, дома… На улице, сливаясь с толпой, он на мгновение чувствует себя самим собой, но тут же понимает, что его походка продиктована героем рекламного ролика… Вы что-то сказали?
— Я просто выпил.
— Да, и в какой-то момент человек начинает сомневаться в своем существовании. Чтобы понять, что ты всамделишно живешь, нужны сильные средства. Физическая боль, например… А соглядатай как бы удостоверяет ваше присутствие. Доказывает вам, что вы есть. Выделяет вас из толпы полутеней…
— С этой задачей прекрасно справляется обычное зеркало. И вообще — вы говорите про абстрактного современного человека, а мне до него дела мало. У меня нет этого специального одиночества, и я не хочу, чтобы за мной следили. И всех делов.
— То есть вы высоко цените ваше прайвеси?
— Можно и так сказать. Нервничаю, когда лезут в мои дела.
— Прекрасно. Это кстати.
— Кстати? А что же…
— С вашего позволения, я начну сначала. Как вы, возможно, помните, три года назад я потеряла мужа.
Я кивнул. Что-то такое она говорила. Дом этот, да еще и зал в Парижике — ясный пень, от мужа. Почил на мягком одре, в теплой бозе, под приглядом священника, в благости, с улыбкой на устах, напутствовал молодую жену беречь и преумножать.
— Нет, — сказала Женщина-кенгуру, — ничего вы не помните. Он не был старым человеком. 34 года. Моложе, чем вы сейчас. Это был несчастный случай. Он утонул.
— Извините, — пробормотал я. Хозяйка прочла мои мысли про старого хрыча и поняла, что я это понял.
— Здесь, в Заливе, — сообщила Молодая Вдова.
— Вы страдали? — сморозил я глупость. Черт возьми, понятия не имею, что надо говорить в подобных случаях! Теряюсь и начинаю дружить с самой отборной ахинеей.
— Я год носила траур… Вот есть такая расхожая фраза: не могла смириться с мыслью о его смерти. А так, оказывается, бывает. Я и впрямь долго не могла до конца поверить. Мне мерещилось, что он сейчас зайдет, улыбнется… Это продолжалось довольно долго. В какой-то момент я поняла, что могу сойти с ума.
Я кивнул с важным видом: дескать, да, сойти с ума — нормально, милое дело в сложившейся ситуации.
— Но, в общем, вечно это продолжаться не могло. Я стала возвращаться к жизни, — на этих словах Вдова чуть заметно потянулась и чуть слышно щелкнули суставы. — Нужно было вникать в дела. Вы знаете, как устроен бизнес, — деньги, чтобы не исчезнуть, должны крутиться, обмениваться на ценные бумаги и обратно…
— Как бетономешалка, — подтвердил я. — Если центрифуга остановится, бетон застынет.
— Обычно с кровью сравнивают, но можно, конечно, и с бетоном… Постепенно у меня стали появляться мужчины, потом случилась полоса сексуальных экспериментов, одним из которых были вы…
— Весьма польщен.
— Не обижайтесь… Как еще назвать, когда нестарая женщина нанимает себе мужчину?
— Я не обижаюсь. Напротив. Эксперимент — звучит гордо. Человек-эксперимент…
— Я предлагаю вам еще один эксперимент.
— Какой же?
— Остаться здесь, у меня, на месяц, может быть на два. Вы получите хороший гонорар… в пять раз больше обычного.
— Это хорошо, но в чем состоит эксперимент?
— Вы согласны, что эмоциональная сфера похожа на плющ?
— На плющ?
— На плющ. Он может распластаться какими угодно узорами, может быть красив или уродлив, принимать самые причудливые формы… Но все равно ему нужна стена. Понимаете?
— Нужна стена, — пробормотал я в режиме попугая.
— Вот видите, вы меня понимаете! Такой стеной для моей психики был муж. Я будто бы жила не сама по себе, а относительно мужа… Три года прошло, а я словно до сих пор облокачиваюсь на ту же самую отсутствующую стену.
— И? — спросил я.
— Станьте этой стеной! — похоже, изживая скорбь, Сногсшибательная Вдова подрастеряла львиную долю винтиков.
— В смысле?
— Сыграйте роль моего мужа.
