— Выбирайте судьбу, батенька мой! — властно прозвучал откуда-то голос Администратора. — Платить будете только самому себе!
— Выбирайте судьбу, mon chere[4]! — проворковала нежно «Фиалка Монмартра». — Ваш номер — тринадцатый, ma felicitation[5], голубчик…
— Выбирай судьбу, козел! — орали «братки»-бизнесмены, оторвавшись от своих мобильников.
Чтобы прийти в себя, Зорин даже потряс головой. И тут неожиданно он понял, какая же затаенная в Администраторе странность не давала ему покоя. Глаза! Ну конечно, они! На голове медведя своей отдельной жизнью жили глаза больной собаки. Администратор улыбался или вовсе уже хохотал, громко и заразительно, а глаза сочились болью. Нет, в его взгляде не было беспокойства. В нем была предрешенность.
Машина между тем летела через вечерний город. «Да! А куда же мы едем?» — очнувшись, подскочил на сидении Зорин. Петербург Достоевского вместе с гнусным Зоринским «колодцем» остался в стороне, а «Мерседес» бодро катил навстречу кварталам радостным, зеленым и престижным. Но напрягаться уже не было сил, и новоявленный редактор устало откинулся на спинку. Он решил помалкивать и больше полагаться на судьбу, которую только что выбрал из рук непостижимого Администратора.
Славик лихо припарковался подле благородного особняка, в высоких венецианских окнах которого отражались дубы и клены Таврического сада.
«Так! Ну и что теперь? В какой подъезд прикажете топать, на какой этаж, в какую, черт побери, квартиру? И как я в нее, хотелось бы знать, попаду, не имея ключей?» — мелькнуло молнией в кромешных сумерках Зоринского сознания. Но услужливый Славик тут же разрешил все вопросы. Дождавшись, пока шеф покинет салон, верный оруженосец прихватил из багажника большую картонную коробку и стремительно двинулся вперед. Открыл входной замок и, пропустив начальника в распахнутую дверь парадной, а затем — и в просторную кабину лифта, сам нажал на кнопку четвертого этажа.
Покинув сверкающие недра лифта, проворный адъютант вытащил из кармана увесистую связку ключей и ловко отпер бронированную дверь, обшитую полированным дубом.
В бесконечной, убегающей вдаль прихожей царили ароматы духов и натурального дерева. Тут из какой-то дальней двери на шум выплыла Лиля. Да-да, его жена Лиля! Хотя… Это была она — и не она. Куда девались болезненная худоба, серая кожа, вечные круги, залегшие под глазами? И что за непотребно-коротюсенький халат она на себя напялила?
Лиля походя равнодушно чмокнула его в щеку (чего не делала лет этак двадцать!) и тут же переключилась на увесистую коробку, которую неутомимый Славик куда-то целенаправленно волок:
— А это что за поклажа?
Из необозримых просторов квартиры донесся приглушенный голос Зоринского адъютанта:
— Фрукты, Лилия Михайловна! Абрикосы, персики и прочий виноград! Денису Викторовичу сегодня прислали. Дары земли из солнечной Аджарии!
Горделиво улыбаясь, Славик вновь возник в коридоре, отразился в бесчисленных зеркалах и распахнул дверь на лестничную площадку:
— Денис Викторович, я до киоска быстренько доскочу — подкуплю новые сканворды. И через пять минут — как штык, у подъезда! — доложил он, прежде чем раствориться за дверью.
Денис потерянно застыл посреди обступающего со всех сторон благолепия. По стенам — коллекция ощетинившихся ритуальных масок, луков, стрел и каких-то еще томагавков. Кинжалы в золотых и серебряных ножнах скрестились на пятнистой шкуре гепарда, свирепо обхватившей очередную дверь… Не дом, а музей, тут и сам себя экспонатом почувствуешь!
Впрочем, последнего ему не позволила жена Лиля. Она вновь материализовалась посреди коридора:
— Ну? И долго ты тут намерен торчать, как памятник? Тоже мне — статуя Командора!
— Статуя Командора как раз не торчала, — машинально поправил Денис. — Она ходила.
— Ну вот и ты ходи! — наставила его благоверная на путь истинный. — Да поживей! Смокинг я тебе уже отутюжила. Он и рубашка — в гостиной на диване.
«Знать бы еще, где эта гостиная! — простонал про себя Зорин. — Вон их сколько, дверей, в коридор проклятущий выходит! По квартирке-то впору на мотоцикле шустрить. А то пехом до сортира можно и не поспеть: оплошаешь по дороге!»
А супруге малодушно заявил:
— Знаешь, что-то я сегодня не в форме. И голова болит. Не надо никакого смокинга: мне бы сейчас на боковую завалиться! Согласно закону Авогадро.
— Да какая там голова?! — возмутилась жена Лиля. — Какая, к богу в рай, боковая?! Тебе же надо к британскому консулу на прием! Брутально!
И, сочтя, что время аргументов истекло, скомандовала железным голосом комбата:
— А ну — переодеваться немедленно!
И тут появилось новое действующее лицо. А скорее даже — действующая морда: наглый бультерьер какой-то линялой масти, словно его долго кипятили в стиральном порошке, а потом еще вымачивали и отбеливали. Развинченной походочкой старой портовой шлюхи зверюга прошествовал к нервно замершему Зорину, ощерился и зарычал утробно.
— Беня, фу! Свои, свои! — властно прикрикнула Лиля.
Нехотя подчиняясь хозяйкиной воле, хамский Беня развернулся и неспешно покинул поле несостоявшейся брани.
Зорин выдохнул застрявший где-то под гортанью воздух и постарался не думать о людоедском звере.
— А где Ленуся? — осведомился он, вдевая тощую волосатую ногу в сверкающую брючину, которая норовила свернуться штопором.
— Пошла к подружке попрощаться. Забыл, что ли, ей улетать через неделю!
Тут мать семейства вздохнула:
— А я вот все думаю. Ну чего нам отправлять ее в этот дурацкий Принстон? Оно, конечно, брутально: Принстон — он и в Африке Принстон. Только уж больно далеко! Пристроил бы ты ее, что ли, в Йельский университет, а? Все-таки — Европа, а не черт знает где за океаном…
Зорин не знал, как пристраивают в Йельский университет. Поэтому он на всякий случай промямлил:
— Да нет, в Принстон все же лучше. Сама же говоришь: Принстон — он и в Африке Принстон!
— Да, кстати, друг любезный! — неожиданно переключилась супруга. — Надеюсь, ты не запамятовал, что завтра сам улетаешь?
— Куда еще? — содрогнулся друг любезный, не прекращая позиционной войны с самозакручивающейся брючиной.
— Ну конечно же! Забыл! Так я и знала! — радостно констатировала Лиля. — Совсем умом ополовинел! Сам же на прошлой неделе рассказывал: культурная миссия, какой-то там гуманитарный симпозиум, на высоком международном уровне! В Куала-Лумпуре.
— В Коала — чего? — переспросил ошеломленный супруг.
— В Куала — того! — отрезала жена.
— Исключается! — неожиданно взбунтовался Зорин. — Никаких Куала-Лумпуров, никаких Коала-Шампуров! Да я и не знаю даже, в какой это стране? На каком материке? На какой, черт возьми, планете?