— Не зли меня, детектив, — предупредил его Диксон. — Первое, что мы должны сделать, — установить, что это за женщина. У нее есть родители?
Мендес закрыл рот и подумал о том, что сказал шеф. Сегодня какая-нибудь семья обнаружит, что их дочь не вернулась домой. Даже когда они поймут, что она пропала, у них останется надежда, что ее найдут. Они будут мучаться неизвестностью. Через день, два или десять — когда этот труп будет идентифицирован и ему дадут имя — их надежда превратится в отчаяние. С неопределенностью будет покончено, ее заменит холодный, как могильный камень, факт: кто-то забрал у них ее жизнь, зверски и безжалостно.
И этот кто-то все еще на свободе, и очень возможно — в поисках новой жертвы.
Глава шестая
— Зачем мы это смотрим? Ты же знаешь, я ненавижу десятичасовые новости. Единственные люди, которые считают, что новости в десять часов стоит смотреть, живут в Канзасе, потому что им надо ложиться в половине одиннадцатого, чтобы встать на рассвете и наблюдать, как растет кукуруза.
Энн отреагировала на жалобы своего отца, нажав кнопку пульта и сделав звук телевизора погромче. Новости шли по местному телеканалу, репортеры, видимо, только-только окончили двухгодичный колледж, а ведущая — вернувшаяся на проторенную дорожку пациентка «Клиники Бетти Форд».[7]Главной новостью было обнаружение трупа в парке.
Очки у репортера перекосились, а пиджак был ему настолько велик, будто он одолжил его у кого-то из своих родственников более крупного телосложения. Он стоял рядом с указателем на парк «Оуквудс» и смотрел в камеру с боку из-за неудачно размещенного света. Без сомнения, это значительное событие для паренька, который обычно освещал собрания городского или школьного попечительского совета.
«Труп мертвой женщины был обнаружен сегодня днем детьми, игравшими в парке „Оуквудс“».
Отец Энн, профессор английского языка, вскрикнул так, будто его ранили.
— Тупица! — возопил он. — Разве может быть труп живой женщины? Идиот!
— Тихо! — шикнула Энн. — Речь об убийстве, тут не до грамматики.
— Никто не говорил, что это убийство.
— Это убийство.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, и все. — Она прибавила звук.
«Жертва не опознана. Причина смерти пока не ясна».
— Пока не ясна!
— Я тебя убью, — проговорила Энн.
— Давай, — отозвался отец. — И тогда этот олух скажет, что мой мертвый труп нашли убитым.
— Хорошо хоть, у него есть возможность все рассказать, — пробормотала Энн себе под нос. Она еще раз нажала кнопку громкости, когда начал говорить Кэл Диксон.
Диксон огласил основные факты. Жертва — женщина предположительно двадцати девяти — тридцати лет. Никаких документов рядом с трупом не обнаружено. Неизвестно, сколько времени она уже мертва. Будет проведено вскрытие, и он сможет сказать больше, когда получит результаты.
Да, видимо, это убийство.
Шериф отошел, чтобы поговорить с Фрэнком Фарманом и симпатичным латиноамериканцем в слаксах и пиджаке. Детектив, решила Энн.
Новости прервались, пошла реклама матрасов, где продавец что-то кричал, как ненормальный. Если бы телефон не стоял рядом, Энн не услышала бы звонка. Она сняла трубку и сморщилась, когда оттуда донесся громкий женский голос:
— Ваш телевизор слишком громко работает! Люди пытаются заснуть!
Энн нажала кнопку отключения звука.
— Извините, миссис Айвер. Вы знаете, мой отец плохо слышит.
Ее отец бросил на нее недовольный взгляд, хотя и сидел в другом конце комнаты в своем мягком кресле.
— Прости, Джудит! Мы смотрим новости об этом убийстве. Тебе бы следовало закрывать окна и двери. Если хочешь, я могу прийти проверить целостность твоего имущества.
Со своим кислородным баллоном он бы дотащился не быстрее, чем на Луну. Энн отняла трубку от уха и вытянула руку, в которой ее держала:
— Спасибо, Дик! Ты так добр! — крикнула Джудит Айвер. — Но ко мне тут племянник приехал.
— Хорошо, — отозвался отец Энн. — Спокойной ночи, Джудит! Ее племянник, — брезгливо сказал он, когда Энн положила трубку. — Этот испорченный юнец. Он перережет ей горло однажды, когда она будет спать и видеть сны о том, что он стал кем-то стоящим. Глупая корова.
Две противоположности жили в Дике Наварре: обходительный очаровательный джентльмен снаружи и язвительный старый эгоист изнутри. Если бы Энн описала своего отца его знакомым, они бы подумали, что у нее психическое расстройство.
Девушка поднялась и отдала пульт ему.
— Я иду спать, — сказала она, закрывая окно гостиной от вечерней прохлады и миссис Айвер. — Ты принимал таблетки?
Он не смотрел на нее.
— Я их раньше выпил.
— Да ну? Даже те, на которых написано «принимать перед сном»?
— Человеческое тело не знает, который час.
— Ну конечно. А напомни-ка мне, какой медицинский колледж ты посещал?
— Прибереги свой сарказм, юная леди. Я в курсе последних новостей из мира медицины.
Энн закатила глаза, выходя из комнаты, и направилась в кухню, чтобы принести последнюю на сегодня порцию лекарств. Таблетки для сердца, для кровяного давления, от отеков, от артрита, для почек и артерий.
«Я в курсе последних новостей из мира медицины». Какая чушь! В семьдесят девять лет ее отец проводил время со своими дружками по гольфу в спорах о политике. Если бы они принялись обсуждать мигрантов-рабочих на фермах, он бы заявил, что в курсе последних изменений в миграционном законодательстве.
Энн никогда не покупалась на его вранье. Ни в пять лет, ни в двадцать пять. Она видела его насквозь — его самовлюбленную, нарциссическую натуру. Он знал это, поэтому ненавидел дочь.
Они не любили друг друга. Даже симпатий между ними не было. И не притворялись — разве только на публике, да и то неохотно, по крайней мере, Энн. Дик, непревзойденный актер, заставлял буквально всех и каждого в городе верить, что она — просто зеница его ока.
Также он обращался и с ее матерью — превозносил на людях и ни во что не ставил дома. Но по каким-то неведомым Энн причинам, несмотря на его измены, ее мать беззаветно любила мужа до самой своей смерти, случившейся три года и семь месяцев назад.
Мэрилин Наварре сорока шести лет не выстояла в короткой ожесточенной схватке с раком поджелудочной железы — такую иронию судьбы Энн никогда не могла понять. Здоровье ее отца уже много лет давало сбои, но он пережил инфаркт, две открытые операции на сердце и апоплексический удар. Его ранило во время корейской войны; он выкарабкался после страшной аварии в семьдесят девятом.
