Я двинулся к тому месту, где на раскладном кухонном стуле сидела Флора — кто-то догадался принести этот стул из дома. Возле толпилась кучка женщин, старавшихся успокоить ее. Подойдя ближе, я заметил, что темные ее глаза как-то странно блестят и устремлены в никуда. И еще она вся дрожала.
— Джек в порядке, — сказал я. — Просто его сшибло с ног стойкой. Возможно, одна нога сломана. Но в целом ничего.
Она ответила мне отсутствующим взором. Я снял пиджак и накинул ей на плечи.
— Флора… Джек жив.
— А все люди… все наши гости… — голос слабенький, еле слышный. — Вы уверены… что Джек?..
Ну чем я мог ее утешить? Ответил «да», обнял, прижал к себе и начал покачивать, словно грудного ребенка, а она опустила мне голову на плечо и молчала. Видимо, плакать просто не было сил.
Все происходящее после этого я воспринимал словно в тумане, время летело с невероятной быстротой, но порой казалось, оно стоит на месте.
Полиция привезла массу разного оборудования, и через некоторое время пространство возле фургона было расчищено и вокруг него возвели некое подобие стенки в человеческий рост из специальных складных ширм, скрывающих место происшествия от посторонних глаз.
Джек в полном сознании лежал на носилках. Ему сделали укол с обезболивающим, и он, слабо сопротивляясь, твердил, что ни в какую больницу не поедет, что не может оставить своих гостей, не может оставить своих лошадей, свою жену, наконец. Все еще возражающего, его подняли и погрузили в ту же санитарную машину, где уже лежал так и не пришедший в сознание Джимми. Машина медленно отъехала.
Часть гостей направилась в дом, многие сидели в своих машинах — все хотели уехать, но пронесся слух, что из-за гибели шейха сделать это невозможно, что полиция уже оцепила все вокруг и не выпустит никого до тех пор, пока не приедут сотрудники следственной группы.
Вообще, по моему мнению, все это была сущая ерунда и напрасная трата времени. Разве мог покушавшийся на жизнь шейха человек заранее знать, где именно будет находиться его жертва? И потом, разве можно было так целенаправленно спустить фургон с холма? Просто тормоза подвели, вот и покатился вниз… И был не более разборчив в выборе жертвы, чем землетрясение.
Приехавшая в нем молодая пара была вне себя от горя. Я слышал, как паренек жалобно твердил:
— Но я же оставил его на ручнике… Это я точно помню. Я всегда так делаю… О Господи, как только такое могло случиться, как могло? — Их допрашивал полицейский в униформе и делал это более чем пристрастно.
Я побрел к своему фургончику, возле которого оставил ящик с шампанским. Ящик исчез. Исчезли также находившиеся внутри шестой и седьмой ящики. А еще — джин и виски, оставленные на переднем сиденье.
Омерзительно, подумал я и весь передернулся. На арене кровавой бойни тут же возникают мародеры. Так уж повелось. Видимо, это заложено у человека издревле. Впрочем, какая разница… хотя я бы скорее роздал эти напитки бесплатно, чем видеть все это.
Флору отвели в дом и уложили, кто-то принес и вернул мне пиджак. Я заметил на рукавах кровь. Кровь также была на манжетах рубашки, на бледно-голубом свитере. Кровь, уже засохшая, на руках.
С холма, скрипя гусеницами, медленно спускался высокий кран. Выехал на лужайку и после ряда неуклюжих маневров занял позицию возле фургона; через какое-то время с помощью цепей тяжелая зеленая машина была приподнята на несколько дюймов, затем, после паузы, приподнялась еще выше и была опущена на заранее расчищенное место на лужайке.
Лошадь, все еще бешено бьющую копытами, вывели на настил, а потом один из конюшенных Джека увел ее прочь. Дверцы фургона заперли. Двое полицейских заступили на пост — отгонять от фургона любопытных.
Самое удручающее зрелище являла собой небольшая группа людей, замерших в напряженном ожидании возле ограждения, милосердно скрывавшего от их глаз место катастрофы. Они знали, должны были знать, что те, кого надеются увидеть, погибли, однако продолжали стоять с сосредоточенными лицами и сухими глазами, в которых, вопреки всему, светилась надежда. Пять тонн металла обрушились на плотную толпу, а они еще на что-то надеялись.
Вот один из них обернулся, увидел меня и нерешительно двинулся навстречу. Казалось, ноги ему не принадлежат и слушаются другого человека. Одет он был в джинсы и грязную футболку, из чего я сделал вывод, что вряд ли это один из гостей Джека. Нет скорее один из его конюшенных, большинство из которых по воскресеньям были выходные.
— Вы туда лазили, верно? — спросил он. — Ведь вы тот парень, что привозит выпивку, да? Кто-то сказал, вы там были… — он махнул рукой в сторону обломков. — Случайно не видели мою жену? Ее там не было? Или была?..
— Не знаю, — я покачал головой.
— Она разносила всякие штуки. Ну, выпивку и все такое. Ей нравилась эта работа… видеть разных интересных людей и все такое…
Одна из официанток… Он заметил, что я немного изменился в лице, и истолковал это по-своему.
— Она там… ведь так? — секунду-другую я молчал, и тогда он воскликнул, и в голосе его странным образом смешались гордость и горечь: — Она, знаете ли, очень хорошенькая! Очень!
Я кивнул и сглотнул вставший в горле ком.
— Да, хорошенькая…
— О нет!.. — со слезами простонал он. — Нет, только не это!
Я беспомощно развел руками.
— У меня у самого умерла жена… совсем недавно. Так что я понимаю… И мне… поверьте, страшно жаль…
Он окинул меня пустым взором и отошел к остальным. И снова уставился на ограждение; мной же овладело чувство полной беспомощности, собственной своей никчемности и пронзительной жалости к этому молодому человеку.
Фургон врезался в шатер примерно в час тридцать, но только после пяти явившиеся на место происшествия следователи позволили людям уехать. Стало известно, что ехать могут все, однако у ворот каждую из машин останавливали и записывали имена.
Усталые, голодные, оборванные, многие забинтованные, гости, которые так радостно спускались с холма в предвкушении праздника, медленно и молча поднимались теперь наверх. Словно беженцы, подумал я. Исход… Затем стали заводиться моторы, вот уже отъехали первые машины…
Кто-то положил мне руку на плечо. Я обернулся. Мой напарник по сооружению туннелей. Высокий мужчина с умными серыми глазами.
— Как ваше имя? — спросил он.
— Тони Бич.
— А я Макгрегор. Джерард Макгрегор, — звук «дж» в слове «Джерард» он выговаривал как-то особенно мягко, с еле заметным шотландским акцентом. — Рад познакомиться, — добавил он и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием. А затем — еле заметными улыбками, словно в знак того, что нас объединяло.
После чего он отошел в сторону и обнял за плечи миловидную женщину, которая оказалась рядом. Я следил за тем, как они идут к воротам, к изгороди из роз. Приятный человек, подумал я. Вот, собственно, и все.
