Он одобрительно рассмеялся. Казалось, такой ответ пришелсяему по вкусу.
— Рабочий интеллигент — это такой человек, которогоменьше всего заботит благосостояние среднего класса, — объяснил он. —Достаточно ли ясно я выразился, чтобы меня могла понять девушка из высшегообщества?
— Вполне. Ваш ответ чрезвычайно последователен и точен.Должна вам заметить, что я терпеть не могу соглашательство в какой бы то нибыло форме.
И снова он разразился мягким, обворожительным смехом.
— А как вы стали рабочим интеллигентом? —продолжала расспрашивать Мона. — Не могла бы и я записаться в ваши ряды?
— Записаться, Мона, нельзя, — ответил он. —Чтобы стать рабочим интеллигентом, надо родиться рабочим. Например, сыномпожарного, сколотившего небольшое состояние. Рабочий интеллигент, если захочет,может сам косить траву. Может самостоятельно мыть свою машину. Или сесть заруль автофургона, несмотря на то что, по мнению окружающих, ему больше подошелбы «мерседес». Рабочий интеллигент свободен в выборе своих занятий.
Господи, как он улыбнулся при этих словах! Безусловно, в нихсквозила ирония над самим собой, возможно даже несколько горькая. Но это былоне главное. В его взгляде она прочла, что одним своим видом доставляет емуудовольствие. Ну конечно, в этом не могло быть сомнений. Она определенновызывала у него интерес, и только некоторая усталость и благовоспитанностьзаставляли его держать себя в рамках.
— Ну что же, мне это кажется весьмапривлекательным, — одобрительно заключила она. — Любопытно толькоузнать: вы снимаете рубашку, когда косите траву?
— Мона, сколько тебе лет? — игривым тономосведомился он, склонив голову набок. Его взгляд оставался по-прежнемусовершенно невинным.
— Я же говорила, тринадцать, — простодушно бросилаона в ответ.
Поднявшись на цыпочки, она быстро чмокнула его в щеку, своимпорывом заставив в очередной раз покраснеть. Он не мог не заметить очертания еегруди, талии и бедер — всей фигуры в целом, откровенно угадывавшейся подсвободным розовым ситцевым платьем. Майкла тронуло такое проявление внимания,но, несмотря на невинность, ее поцелуй пробудил в нем совершенно иные чувства.Взгляд его на минуту словно остановился. Чуть придя в себя, он сказал, что емунужно выйти на воздух. Помнится, он что-то бормотал насчет ночи на Марди-Гра ивспоминал, как в детстве, направляясь на карнавальное шествие, каждый разпроходил мимо этого дома.
Хотя врачи продолжали пичкать Майкла всевозможнымилекарствами, с сердцем у него было все в порядке. Правда, время от времени онжаловался Райену на легкие боли, и тот неустанно напоминал ему, что можно, ачего нельзя делать. Однако в вопросе разрешений и запретов Мона предпочларазобраться сама.
Она долго стояла возле бассейна, перебирая в памяти всеподробности давнего злосчастного происшествия: бегство Роуан, что-то вродевыкидыша, кровавые следы, избитый Майкл в ледяной воде… Может быть, запахкак-то связан с прерванной беременностью? Мона поинтересовалась у Пирса,чувствует ли он этот запах. Тот ответил, что нет, не чувствует. Тетя Беа тоже.Равно как и Райен. Ладно, хватит ходить вокруг, выискивая всякие таинственныеявления! Вдруг в памяти Моны всплыло мрачное лицо тети Гиффорд в больничномкоридоре в ночь на Рождество. Тогда все думали, что Майкл не выживет. ВспомнилаМона и взгляд тети Гиффорд, обращенный на дядю Райена.
— Ты знаешь, что там произошло! — заявила ему тетяГиффорд.
— Чушь, — отрезал ей в ответ Райен. — Это всетвоя маниакальная подозрительность Не желаю это даже обсуждать. Тем более вприсутствии детей.
— И я не хочу, чтобы наш разговор слышали дети, —дрожащим голосом продолжала тетя Гиффорд. — Им не следует знать об этом!Поэтому, умоляю, увези их отсюда. Слышишь, увези! Я давно тебя об этом прошу.
— Ты так говоришь, будто во всем виноват я! —прошептал дядя Райен.
Бедный дядя Райен! Семейный юрист и адвокат, он являл собойвеликолепный пример того, что может сделать с человеком желание«соответствовать определенным нормам». Вообще-то, дядю Райена можно считать вовсех отношениях шикарным самцом: широкий квадратный подбородок, голубые глаза,хорошо развитая мускулатура, плоский живот, изящные, как у музыканта, руки… Ноэти его качества мало кто замечал, потому что, когда люди смотрели на дядюРайена, им в глаза прежде всего бросались безупречно сидящий костюм, отличносшитая рубашка и сияющие блеском ботинки. Ему под стать выглядели и все прочиесотрудники фирмы «Мэйфейр и Мэйфейр». Странно, что их примеру совершенно неследовали женщины. Правда, у них тоже были свои стереотипы: жемчуга, пастельныетона и каблуки всевозможной высоты. Мона считала этих дам ненормальными. На ихместе и с их миллионами она непременно стала бы родоначальницей собственногостиля.
Что же касается того спора, который разгорелся между дядейРайеном и тетей Гиффорд в коридоре больницы, то он вовсе не хотел каким бы тони было образом причинить ей боль, а всего лишь выказал свое отчаяние. Ведь он,как и все остальные, был чрезвычайно обеспокоен состоянием Майкла Карри.
Положение спасла тетушка Беа, которая подоспела вовремя иуспокоила их обоих. Помнится, Моне очень хотелось тогда сообщить тете Гиффорд,что Майкл Карри не умрет, но она боялась еще сильнее напугать ее своимпророчеством. В разговорах с тетушкой Гиффорд лучше вообще не касаться подобныхтем.
Поскольку мать Моны практически не просыхала от запоев, тоговорить с ней тоже не имело никакого смысла. Равно как с бабушкой Эвелин — та,как правило, отмалчивалась, когда Мона о чем-нибудь ее спрашивала. Правда, еслиона все же удосуживалась что-то изречь, то это было нечто весьма разумное. Пословам ее врача, с головой у нее все было в полном порядке.
Мона никогда не забудет того времени, когда дом пребывал встрашном запустении, почти на грани разрушения, а Дейрдре сидела в своемкресле-качалке. Мона неоднократно просила разрешения посетить дом, но каждыйраз нарывалась на категорический запрет.
— Прошлой ночью мне приснился странный сон, —как-то сказала она матери и тетушке Гиффорд. — Мне привиделся дядяДжулиен. Он велел мне перелезть через ограду и посидеть на коленях тетиДейрдре. И добавил, что я должна это сделать, независимо от того, будет с нейрядом тетя Карлотта или нет.
Она сказала чистую правду. Но от этой правды у тети Гиффордслучилась истерика.
— Не смей никогда даже приближаться к Дейрдре. Слышишь,никогда! — кричала она.
Алисия вдруг разразилась нездоровым смехом. А Старуха Эвелинспокойно наблюдала за ними со стороны.
