Надо на пару часов отвлечься от этого дела. Посплю часика полтора, а потом сделаю то, что делают все настоящие мамы: приготовлю Лэйси яичницу, тосты с джемом, налью апельсинового сока, сяду с ней позавтракать и скажу все то, что должна была сказать вчера вечером.
Я повернула на Марипоса-стрит и поехала к дому. Откуда-то сбоку вдруг вылетел белый «хундаи», практически царапнув по переднему бамперу моей машины, и водитель начал выкидывать из окна газеты «Стар ньюз» на подъездные дорожки, ведущие к гаражам. Я обогнала автомобиль слева и посмотрела на водителя. В тусклом утреннем свете он показался мне иностранцем, может, европейцем, лет двадцати семи-двадцати девяти, с усталыми ввалившимися глазами иммигранта, покинувшего родину в погоне за американской мечтой и обнаружившего, что эта самая мечта — две низкооплачиваемые работы и четыре часа сна в сутки.
По привычке я еще раз взглянула на «хундаи» в зеркало заднего вида, но тут свет фар выхватил из сумерек койота, стоявшего посреди улицы, — его шкура в темноте отливала красным. Когда я подъехала ближе, наглая тварь как ни в чем не бывало перешла дорогу, но стоило мне проехать, он такой же самоуверенной походкой вернулся на середину проезжей части.
В конце квартала я кликнула пультом дистанционного управления, открывающем двери гаража, и подъехала к своему ранчо с тремя спальнями. И тут у меня перехватило дыхание, словно чья-то рука схватила сзади за горло. В гараже не было желтой «хонды» Лэйси. Я посидела в машине до тех пор, пока дыхание не нормализовалось, потом вышла и уставилась на пустое место рядом с моей машиной.
«Черт», — слетело с моих губ. Если бы… Нет, нельзя заниматься самокопанием, но мне хотелось. Ну почему я ничего ей не сказала? Испугалась?
Я услышала, как газета шлепнулась на дорожку, и посмотрела на проезжую часть. На другом конце дорожки замер белый «хундаи». Автомобиль все стоял на месте, но лишь я подошла и забрала газету, водитель резко дал газу.
— Если бы я была умнее, — пробормотала я себе под нос. Дыхание белым облачком поднялось в холодный воздух.
Над вершинами Сан-Габриел первый намек на рассвет окрасил темно-фиолетовое небо мягким свечением солнца. Ящерица зашуршала в листьях плюща, растущего на холме за нашим домом. Ворона сидевшая на телефонном столбе, каркнула, извещая о начале нового дня. Я посмотрела на улицу и заметила, что «хундаи» уехал, не выбросив больше ни одной газеты. Это показалось мне странным, но сейчас мне уже все, черт возьми, казалось странным.
Я развернула газету и взглянула на первую полосу. Заголовок гласил: НЕКОРОНОВАННАЯ КОРОЛЕВА РОЗ? Под ним — фотография Лэйси с баллончиком в руке, рот перекошен в злобном крике.
Я сунула газету под мышку и на долю секунды задумалась: а не пробежаться ли по соседям, пока они не выползли в тапочках и пижамах, и не собрать ли все эти газеты? Но в одном из домов на кухне уже зажегся свет. Слишком поздно. Я вошла в дом и закрыла за собой гаражную дверь.
На кухонном столе лежала записка от Лэйси: «Как можно быть такой бестолковой… Я у подруги».
Я вздохнула и села. Да, мои планы о семейном завтраке с треском провалились. Я взглянула на холодильник, а потом на плиту. Не могу вспомнить, когда же я в последний раз готовила что-нибудь. Да, говорила об этом, даже продукты покупала, но так ничего и не готовила. Посмотрев на вазу с фруктами, я поняла, что понятия не имею, как они вообще оказались на моей кухне. Знаю только, что выросли из семечка.
Я взяла банан, выключила свет и пошла по темному дому. Потопталась в нерешительности около двери в комнату Лэйси, потом заглянула внутрь в надежде, что вопреки всем доказательствам, что дочки нет дома, она окажется-таки в своей спальне. Увы, комната была пуста. Я зашла и легла на ее кровать. От подушки исходил сладкий залах ее волос. Он напомнил мне о том времени, когда Лэйси была совсем малышкой, и аромат ее тельца еще долго оставался на моих руках после того, как я укладывала ее спать. Смятое платье из тафты валялось посреди комнаты вместе с грязными носками, лифчиком и футболкой с эмблемой Гринписа.
— Бестолковая, — прошептала я в темноту. Потом почистила банан, положила его себе на грудь и уснула, не откусив ни кусочка.
Через четыре часа я проснулась. Автоответчик мигал, извещая о шести сообщениях, которые я не заметила, придя домой. Два — от друзей Лэйси, которые считали, что ее поступок просто класс, два — от журналистов с местного телевидения, которые просили об интервью, одно — от директора школы, который считал, что неплохо бы посидеть втроем и обсудить условия, в которых растет девочка, а последнее — от фаната Парада роз, который считал, что у такой дрянной девчонки мать — просто кусок дерьма, дегенератка и шлюха, которой нельзя поручить даже выращивание шимпанзе.
После такой замечательной новости я пошла на кухню, чтобы реабилитироваться, разбила в сковородку два яйца, сделала тост и отрезала половину грейпфрута. Яичница подгорела.
Я оставила Лэйси записку с просьбой позвонить на мобильный, чтобы я знала, что с ней все в порядке, и сказала, что приду попозже и мы поговорим, или, точнее, выслушаю и узнаю, насколько же я бестолковая.
Выйдя на улицу, я заметила первые признаки тихоокеанского шторма, который бился о подножия гор и окутывал город легким туманом. В тусклом дневном свете поблескивали белые цветы юкки, растущей в горах. Вдали, над центром Лос-Анджелеса нависли тучи.
Все утро по радио взахлеб рассказывали о поступке моей девочки. Даже местная радиостанция ввязалась в разборки, хотя она склонна была объяснять поведение Лэйси тем ужасным вредом, которое в мировом масштабе наносит употребление пестицидов и гербицидов, а не тем, что девушка-подросток просто пыталась привлечь внимание своей матери. Один из слушателей, звонивших в студию, изобразил Лэйси этакой последовательницей Рейчел Карсон.[4]
Когда я вылезла из машины на парковке рядом с отделением полиции, то заметила, как в мою сторону повернулись несколько голов. Вот что меня ждет — все будут оборачиваться и тыкать в меня пальцем. «А вот идет мать той девочки, никудышная мать». Я буду прокаженной на Параде роз, мамашей, которая позволила рухнуть столетней традиции. В убойном отделе меня встретили стоя бурными аплодисментами, а потом я обнаружила на своем рабочем столе дюжину баллончиков, оклеенных разрешениями на ношение огнестрельного оружия.
Трэйвер постучал в дверь, а потом вошел с таким мрачным видом, словно явился на гражданскую панихиду.
— Я слышал, — осторожно начал он. — Нам необязательно говорить об этом, если ты не хочешь.
— Не хочу.
— Хотя, возможно, было бы полезно поговорить.
— Кому полезно?
— Как Лэйси?
— Ночевала у подруги.
