— Мам, ты вспоминаешь папу?
Белл тихо вздохнула.
— Если так, — а ведь ты о нем подумала, правда? — тогда ты понимаешь, о чем я говорю, — сказала Марианна. — От кого, как не от тебя, я унаследовала свою веру: веру в то, что однажды мне суждено повстречать любовь всей моей жизни!
Белл слегка повернулась и одарила дочь загадочной улыбкой.
— Сдаюсь, дорогая! — ответила она.
Из окон своей спальни — трех эркерных, выходящих на юг, и еще двух, западных — Фанни могла во всех подробностях разглядеть запущенный огород, начинавшийся за просторной лужайкой: теплицы, срочно нуждающиеся в починке, заросшие грядки, необрезанные фруктовые деревья и общий упадок, царящий повсюду. А еще, в малиннике с покосившейся оградой, кое-как обвязанной провисшей проволокой, она увидела Белл в одном из ее обычных цыганских балахонов и в джинсах, собирающую малину.
Конечно, в каком-то смысле Белл имела полное право собирать малину в Норленде: кусты были посажены еще во времена дяди Генри, и Белл с мужем хотя и неумело, но старательно ухаживали за огородом и садами все годы, что прожили здесь. Однако теперь Норленд принадлежал Джону, а следовательно, и Фанни. Таким образом, само поместье и все, что имело к нему отношение, являлось не только сферой ее ответственности, но и неотъемлемой собственностью. Глядя в окно, Фанни внезапно осознала, что мачеха (причем признанная исключительно из вежливости) ее мужа без спроса собирает ее — Фанни! — ягоды.
Ей хватило трех минут, чтобы выйти из спальни, добраться до лестницы, спуститься вниз, промаршировать по выложенному черно-белой плиткой холлу к задней двери и, быстрым шагом миновав лужайку, распахнуть калитку в огород. Фанни громко хлопнула калиткой у себя за спиной, чтобы привлечь внимание к своему появлению — между прочим, небеспричинному.
Белл рассеянно взглянула на нее. В этот момент она мысленно прикидывала, как лучше расставить мебель в коттедже, сдающемся внаем, в Баркомб-Кроссе — сама Белл находила его весьма походящим, хотя Элинор и настаивала, что он им не по карману, — поэтому срывала ягоды почти механически, грезя наяву.
— Доброе утро, — отчеканила Фанни.
Белл изобразила на лице улыбку.
— Доброе утро, Фанни.
Через дыру в проволочной сетке Фанни пролезла в малинник. На ногах у нее были лаковые туфельки без каблуков, украшенные золотыми пряжками. Она огляделась по сторонам.
— Тут все ужасно запущено.
Белл мягко произнесла:
— Малине, похоже, от этого только лучше. Вот, взгляните.
Она протянула Фанни миску, на что та криво усмехнулась.
— Вы не многовато собрали?
— Мы же их вырастили, Фанни!
— И все же…
— Я с удовольствием собрала бы и для вас. Я звала с собой Гарри — думала, ему понравится собирать ягоды, но он сказал, что не любит малину.
Фанни с нажимом произнесла:
— Мы очень избирательно подходим к фруктам, которые даем Гарри.
Белл продолжила срывать малину.
— Бананы, — сказала она, отвернувшись. — Одни бананы, насколько мне известно. Неужели от них больше пользы, чем от яблок, которых он даже не пробовал?
Секунду между ними висело наэлектризованное молчание. Потом Фанни заметила:
— Элинор вам не помогает?
— Вы же видите — нет.
— Потому что ее нет дома, — продолжала та.
Белл ничего не ответила. Продираясь сквозь кусты, Фанни обошла вокруг и снова оказалась перед ней.
— Конечно, ее нет дома, потому что она сейчас в моей машине, с моим братом, и едет в Брайтон.
— А если и так?
— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я ничего не заметила. Не хочу, чтобы вы считали меня слепой. Меня никто не спросил. Я видела их. Видела, как они уезжали.
— Эдвард ее пригласил! — негодующе возразила Белл.
Фанни протянула руку и взяла крупную, налитую соком ягоду из миски, которую держала Белл.
— Очень может быть. Но ей не обязательно было соглашаться.
Белл сделала шаг назад, чтобы Фанни не могла дотянуться до миски.
— Прошу прощения! — оскорбленным тоном воскликнула она.
Фанни посмотрела на ягоду у себя в руке, а потом перевела взгляд на Белл.
— Не стройте никаких иллюзий, — сказала она.
— Но…
— Слушайте, — перебила ее Фанни. — Вот что я вам скажу: мой отец сам пробивал себе дорогу и добился больших успехов исключительно ценой собственных усилий. Он амбициозен, и это касается в том числе его детей. Ему наверняка понравится в Норленде. Но ему совершенно точно не понравится, если его сын даст себя окрутить какой-то побирушке, полукровной сестрице зятя, да к тому же незаконнорожденной. И тем более против будет наша мать — если, конечно, узнает. — Фанни сделала паузу, а потом добавила:
— Не говоря уже обо мне.
Белл, потрясенная, во все глаза смотрела на нее.
— Фанни, я не верю своим ушам!
Фанни взмахнула рукой с зажатой в ней ягодой малины.
— Мне все равно, верите вы или нет. Это не имеет никакого значения. Но когда Элинор вернется из своего маленького романтического путешествия в моей машине с моим братом, вам придется сказать ей кое-что. Всего три слова. Даже не думай! Вы меня поняли, Белл? Думать не смей об Эдварде.
С этими словами она бросила ягоду на землю и раздавила носком лаковой туфельки.
Эдвард протянул ей бумажный кулек.
— Возьми еще картошки.
Элинор лежала на спине, на поношенной куртке Эдварда, которую тот расстелил для нее поверх гальки. Она помахала рукой.
— Больше не могу.
— Один кусочек.
— Честное слово, не могу. Было очень вкусно. И рыба — просто идеальная. Кстати, спасибо, что не переборщил с уксусом.
Эдвард бросил в рот еще ломтик картошки.
— У меня с ним сложные отношения.
Элинор тихонько фыркнула.
— Похоже, ты понимаешь, о чем я говорю, — рассмеялся Эдвард ей в ответ. — Слишком уж он едкий. Как некоторые люди.
— Да уж. Но не будем называть имен.
Он прилег рядом с ней, опираясь на локоть. Потом заговорщицки произнес:
— Тем более что мы оба знаем, кого имеем в виду. А ведь ты еще не видела нашей матери!
Элинор вытянула вверх обе руки и переплела пальцы, устремив взгляд высоко в ярко-синее небо.
— Кстати, о матерях…
— Тебе когда-нибудь говорили, — перебил ее Эдвард, — что, когда ты разговариваешь, у тебя двигается кончик носа? Совсем чуть-чуть, вверх-вниз. Ужасно мило!
