сыска в повседневном. То, что это агенты, не подлежало никаким сомнениям – только те могли так подозрительно вглядываться в лица прохожих и так резко отворачиваться, когда на них обращали внимание.
Семён волновался до крайности. Сердце его стучало, ладони потели, отчего сумка, казалось, вот-вот выскользнет из рук. Но интереса к ним попрежнему никто не проявлял. Стоило кому-то вглядеться в их лица, как в глазах наблюдателей появлялось задумчивое выражение, словно они вспоминали о давней нерешённой проблеме. Вскоре Семён почувствовал, как страх отпускает его сердце.
Подали поезд. Услышав первый звонок, Семён и Степан Трофимович вошли в вагон третьего класса. Здесь пахло грязью, немытым телом и сырыми собаками. В конце вагона нашлась одна пустая скамья, где они и сели. Вот подали второй звонок. До той самой секунды, пока поезд не тронулся, Семён думал, что в вагоне вот-вот появится городовой, схватит его и потащит наружу. Но никто так и не появился. После третьего звонка поезд тронулся. Когда же он стал набирать скорость, сердце у Семёна стало биться ровнее, и им вновь овладела дремота. Прижав к груди сумку и прислонившись к окну, он вновь задремал.
– Никогда бы не подумал, что можно так крепко уснуть в поезде, – сказал Семён Степану Трофимович, когда наутро они покидали вагон.
– Правда? А я всю дорогу глаз не сомкнул, не сомкнул, – нервно ответил тот. – Признаться… Нет, малодушие, малодушие.
– Что? – заинтересовался Семён. – Что вы хотели сказать?
Степан Трофимович остановился на секунду, посмотрел на механика и сказал:
– Признаться, чувствую страх… Стыдно, стыдно!
– Не думаю, что это стыдно, – покачал головой Семён.
Вокруг толпился народ. Выходящие из вагонов, встречающие – и городовые, везде городовые. То и дело кого-то хватали за рукав и просили предъявить документы.
– Постойте, Степан Трофимович! – воскликнул Семён. – А ведь я вас… почти вижу!
Тот замер и вгляделся в лицо механика.
– И я вас… Ещё не совсем, но почти, почти… Значит, декокт выветривается… нужно спешить!
Степан Трофимович схватил его за рукав и потащил к выходу со станции. Их ещё не останавливали, но всё чаще к ним присматривались.
У самого выхода из здания вокзала Семён бросил взгляд на доску объявлений и остановился. На ней висела олеография, выполненная с портрета Степана Трофимовича.
«Разыскивается опасный преступник, – прочитал Семён под олеографией, – виновный в совершении терактов в пяти губерниях. Приметы: бледен, худ, борода густая и чёрная. Особые приметы: часто заговаривается…»
– Идёмте. – Степан Трофимович потянул Семёна за рукав. – Мы опоздаем!
– Куда? Куда опоздаем? – спросил тот, подстраиваясь под шаг спутника.
– Нам на Николаевский вокзал надобно. Его поезд – Его, понимаете? – поезд уже должен был прибыть. И ежели мы не успеем… Другого шанса нам уж не видать.
Только тут Семён вспомнил, зачем его спутник прибыл в Москву. Надо было как-то сказать ему правду, или в крайнем случае просто сбежать, но Семён никак не мог набраться храбрости, и всё шагал за ним, подбирая слова. В какой-то момент он уже почувствовал, что готов признаться во всём Степану Трофимовичу, но тот вдруг остановился.
– Вот он! – еле слышно сказал Степан Трофимович. – Глядите!
Семён посмотрел. Они стояли сейчас с краю толпы, а перед ними, через площадь, виднелось здание другого вокзала. Вся площадь была забита народом, яблоку негде упасть. Полицейские в серых шинелях бороздили эту толпу, толкаясь локтями и всматриваясь в лица. А там, на другой стороне площади, кто-то вышел из-под крыши вокзала, и толпа вдруг загудела.
Тысячи рук сорвали шапки с тысяч голов. Еле видный отсюда, человечек на той стороне выделялся яркой синевой своего мундира и блеском золота на эполетах.
Толпа пришла в движение. Стоявшие ближе всех к царю стали падать на колени. За ними падали те, кто стоял дальше, за ними – следующие, и так далее. Целая волна из человеческих тел пошла через площадь.
– Они здесь, – радостно воскликнул Степан Трофимович.
– Кто? О ком вы? – не понял Семён.
– Те, кого мы известили здесь, в Москве. И в других городах! Мы известили, известили людей ещё в день вашего приезда в Ярославль, в Ярославль. Мы позвали их принять участие в переломе истории! Мы не можем знать, не можем знать, многие ли пришли, но я вижу, что здесь есть люди из… из наших! О, телеграф – чудесная вещь!
Семён проследил за взглядом Сергея Трофимовича и заметил в толпе людей, не снявших шапок. Тут и там, он видел таких всё больше и больше. Они держали руки в карманах, их лица были бледны и полны решимости – в отличие от лиц большей части толпы, на коих написаны были страх, восторг и благоговение. Вот волна прошла по площади, и все встали на колени – но кто-то падал, как перед святыней, а кто-то лениво вставал, просто чтобы не выделяться из толпы.
– Они здесь! Они пришли! – взволнованно говорил Степан Трофимович, тряся Семёна за рукав. – Мы всё же сделаем это, сделаем это!
Его голос возвысился, губы задрожали, по лицу покатились слёзы. Он зашагал вперёд, крепко держа Семёна за руку. Тот пытался вырваться, но у него не выходило. И вот они уже шли через площадь, а люди вокруг вновь вставали с колен, чтобы увидеть царя.
– Мы пройдём через толпу, через толпу, – сказал бледный от напряжения Степан Трофимович. – И тогда вы сделаете, вы сделаете…вы сдела-е-те…
Его лицо вдруг вновь перекосило. Он старался взять себя в руки, но не мог.
– Вы сделаете… В-вы сделаете…
Как ни страшна была ситуация, Семёну стало жаль его. И жаль, что рядом не было той девушки, Наташи, которая смогла бы парой слов унять этот недуг.
– Вы сделаете, – повторял Степан Трофимович, пристально глядя в глаза Семёну и не отпуская его рукав.
– Эй! Это не тот ли, кого ищут?! – услышал Семён чей-то голос.
Выглянув из-за плеча Степана Трофимовича, он увидел двух городовых, через толпу проталкивающихся к ним.
– Р-разойдись! – кричали они. – А ну!
Народ не обращал на них внимания, все с жадностью вглядывались в царя.
– Идёмте, нам нужно уходить! – зашипел Семён.
Степан Трофимович, всё так же повторяя одни и те же слова, сделал несколько шагов за ним. Городовые не отставали. Один из них дунул в свисток, прорезавший глухой гам толпы звонкой трелью.
– Идёмте же, скорее! – закричал Семён.
Но Степан Трофимович только покачал головой.
– Вы сделаете, – повторил он. –
