чьей стороне воюет.
Про Сталина можно говорить что угодно и сколько угодно, однако он далеко не дурак. Вот прямо совсем не дурак. Что, если мы оказались не готовы к июню 1941, потому что все это время планировали выступить на стороне Германии. Воевать не против Гитлера, а вместе с ним, заодно. Причем не просто в общих каких-то фантазиях, а реально. Что если на данный момент и на ближайшие два года Сталин на самом деле готовился совсем к другому развитию событий. Например, Великобритания. Она — наш давний и, можно сказать, основной враг. Плюс, колониальная держава… Советский Союз в коалиции с Германией выступает против англичан и меняет ситуацию в Европе в свою пользу… Мог ли вождь мыслить подобным образом? Почему бы и нет. Должно же быть разумное объяснение его нежеланию готовиться к удару со стороны немцев.
И что у нас получается в итоге… По сути, если бы, к примеру, удалось доказать, что планы Германии совсем не те, какими они видятся руководству Союза, то вполне возможно, Великой Отечественной не случится. Да, наша страна один черт окажется замешана в мировой конфликт, но совсем на других условиях.
А теперь еще один вопрос. Самый важный. Если бы я, к примеру, ухитрился оказаться в Берлине, смог бы я добыть что-то, какие-то документы, подтверждающие вероломную подлость Гитлера? Хрен его знает. Но с другой стороны, попытка не пытка. В отличие от всех остальных я точно знаю, какие доказательства искать. В том плане, что я знаю на сто процентов, к чему именно готовится Гитлер. Ни один современный разведчик, ни один шпион не понимает этого. Они если и добывают информацию, то наугад. Вслепую. Ищут черную кошку в темной комнате. А я… Я точно знаю, как эта кошка выглядит…
— Реутов, ты слушаешь? — недовольный голос Шармазанашвили буквально выдернул меня из размышлений. Будто ледяной водой окатили. Настолько сильно я увлекся своей теорией.
— Конечно! Очень внимательно, — я попытался взять себя в руки, хотя получалось у меня с трудом.
Просто в моей голове вдруг появилась безумная мысль. А вдруг? Вдруг именно я смогу сделать это, лишь по той причине, что мне известно больше, чем кому-либо. По той причине, что я, пусть приблизительно, но наверняка понимаю, что именно надо искать. Всего лишь дело за малым. Мне нужно попасть в Германию в роли резидента. В восемнадцать лет. Твою мать…
По окончанию Школы мне будет всего лишь восемнадцать. Уже понятно, чекисты нашей особой группе отводят какую-то свою роль. Вряд ли нас спокойно отправят за границу полноценными разведчиками. По крайней мере, так быстро. Слишком молод. А мне надо. Мне необходимо непременно этого добиться. Это хоть и маленький, крохотный, но всё-таки шанс.
Я должен попасть в долбаный Берлин! И не только потому, что подобное развитие событий позволит оказаться в стороне от основной мясорубки. Оно даст возможность хотя бы попробовать избежать того ада, который предстоит пережить моей стране.
— Так вот… — продолжил Шармазанашвили. — В этот тяжёлый момент, к сожалению, некоторые из наших товарищей утратили правильные ориентиры. Сбились с пути. Товарищ Ежов, который, как ты знаешь, верой и правдой нес врученное ему знамя борьбы с предателями и врагами… Его поведение, его действия сейчас вызывают много вопросов. А он, между прочим, народный комиссар внутренних дел! Он, как никто другой, должен быть крепок в своих убеждениях и точен в своих поступках…
Директор замолчал, нахмурившись. Видимо, ему никак не давало покоя выражение моего лица. А я, хоть убейся, не мог сосредоточиться и взять себя в руки. Те мысли, которые внезапно сформировались в моей голове с одной стороны меня пугали, а с другой — вдохновляли. И это просто выбивало почву из-под ног.
Я же не герой ни разу. Я не долбаный спаситель. Не супермен. Меня всегда в первую очередь интересовала только своя жизнь. Чтоб мне было хорошо и спокойно. Какого же черта я на полном серьезе стою и обдумываю перспективу спасения целой страны, блин.
Но при этом, одна только мысль: «А вдруг получится?» вызывает в моей душе неимоверно сильное желание действовать. С хрена ли я вдруг стал таким патриотом? Готов пожертвовать жизнью, что ли? Я попытался осознать свои внутренние ощущения. Реально готов? И с ужасом понял, да!
Поэтому Шармазанашвили я, конечно, слушал, но не особо вникал в смысл его слов. Черт с ним, с Ежовым, с чекистами, со всей этой братией… У меня тут крыша поехала!
— Реутов, такое чувство, будто ты витаешь где-то в облаках… — директор школы не скрывал своего недовольства.
— Ни в коем случае, товарищ капитан государственной безопасности! — гаркнул я и вытянулся в струнку.
Черт… надеюсь этот припадок любви к Родине у меня пройдет. Надеюсь, я начну мыслить адекватно… Иначе, хрен его знает, к чему все приведет… Может, это у меня дедушка где-то в глубине подсознания ерундой мается? Может, это его желания я принимаю за свои? Хоть бы, хоть бы… Тьфу-тьфу-тьфу…
— О чем я сейчас говорил? — Шармазанашвили прищурил один глаз.
— О товарище Ежове и о том, что он уронил вверенное ему знамя!
— Ну… — директор Школы поморщился. — Ты, конечно, слишком буквально все понял, однако, если в общем, то да. Тогда давай перейдем непосредственно к самому главному. Мне нужно, чтоб кто-то приближенный к наркому рассказал подробности о каких-то его деяниях. Понимаешь? Кто-то значимый, имеющий вес не только в глазах товарища Сталина, но и заслуживший доверие всей партии.
Видимо мой вид из задумчивого превратился в удивлённый, потому что директор Школы тут же кинулся пояснять свои слова.
— Товарищ Сталин все видит, но он верит, что нарком одумается. Остепенится, так сказать, возьмет себя в руки. Однако есть люди, которые прекрасно понимают, если яблоко сгнило, его не сделаешь снова свежим и съедобным. Заместитель наркома…
Шармазанашвили еще не успел договорить, а я уже понял, чью фамилию сейчас услышу. Ну, конечно! Это же было понятно с самого начала. Лаврентий Павлович… Король умер, да здравствует король! В данном случае — король чекистов.
Просто Берии нужно, чтоб Сталин получил нечто конкретное. Нечто доказывающее, что Ежову пора на покой, причем, скорее всего, на вечный. Ну… или даже самому Сталину так нужно… Не суть.
