— Сомневаюсь, что она хочет проблем, отец, — я ковыряю лак на ногтях. — Вероятно, она просто сохранит альянс, но избавится от ненужной бюрократии…
— Её команда сообщила нам, что как только она вступит в должность, программе Залога будет положен конец.
Я замираю. А потом медленно поднимаю взгляд. — Что?
— Нас официально просят вернуть человека, который выступает Залогом. И они отправят обратно девочку, которая сейчас выступает Залогом со стороны вампиров…
— Мальчика, — автоматически поправляю я его. Кончики моих пальцев онемели. — Текущий Залог вампиров — мальчик. — Я встречалась с ним однажды. У него были тёмные волосы, он постоянно хмурился и отказался, когда я предложила помочь ему с кипой книг. Сейчас он, вполне мог быть одного роста со мной.
— Кем бы он ни был, его вернут на следующей неделе. Люди решили не ждать, пока Мэдди Гарсия вступит в должность.
— Я не понимаю… — я сглотнула. Собралась с мыслями. — Так будет лучше. Это глупая практика.
— Она гарантировала мир между вампирами и людьми на протяжении более ста лет.
— По-моему, это жестоко, — спокойно возражаю я. — Просить восьмилетнего ребёнка в одиночку переехать на вражескую территорию, чтобы играть в заложника.
— «Заложник» — такое грубое, примитивное слово.
— Вы удерживаете человеческого ребёнка в качестве сдерживающего фактора десять лет, с обоюдным пониманием того, что если люди нарушат условия нашего альянса, вампиры мгновенно убьют ребёнка. Это тоже кажется грубым и примитивным?
Глаза отца сузились. — Это не в одностороннем порядке, — его голос стал твёрже. — Люди держат ребёнка-вампира по той же причине…
— Я знаю, отец, — я подалась вперёд. — Я была предыдущим Залогом вампиров, на случай, если ты забыл.
Я бы не удивилась, если бы он забыл — но нет. Он, возможно, не помнит, как я пыталась взять его за руку, когда бронированный «седан» увозил нас на север, или как я пыталась спрятаться за бедром Вани, когда впервые увидела странно окрашенные глаза людей. Он, возможно, не знает, каково это, расти с осознанием того, что если перемирие между нами и людьми рухнет, те же самые опекуны, которые учили меня кататься на велосипеде, войдут в мою комнату и вонзят мне нож в сердце. Он, возможно, не задумывается о том, что отправил свою дочь стать одиннадцатым Залогом, на десять лет пленницей среди людей, которые ненавидели ей подобных.
Но он всё помнит. Потому что первое правило Залога, конечно же, заключается в том, что они должны быть тесно связаны с теми, кто находится у власти. С теми, кто принимает решения о мире и войне. И если Мэдди Гарсия не хочет бросить под автобус члена своей семьи ради общественной безопасности, это только заставляет меня ещё больше её уважать. Мальчик, который занял моё место, когда мне исполнилось восемнадцать, внук советницы Юинг. А когда я выступала Залогом со стороны вампиров, от лица людей Залогом выступал внук губернатора Дэвенпорта. Раньше я гадала, чувствует ли он то же, что и я — иногда злость, иногда смирение. В основном ненужность. Мне бы очень хотелось узнать, ладит ли он сейчас со своей семьёй лучше, чем я со своей.
— Александра Боден. Ты её помнишь? — отец снова перешёл на разговорный тон. — Вы родились в один год.
Я откинулась на спинку кресла, не удивлённая резкой сменой темы. — С рыжими волосами?
Он кивнул. — Чуть больше недели назад её младший брат, Абел, праздновал своё пятнадцатилетие. Той ночью он с тремя друзьями отправился на вечеринку и оказался возле реки. Окрылённые молодостью и глупостью, они бросили друг другу вызов: переплыть реку, коснуться берега, который находится на территории оборотней, а затем вернуться обратно. Проверка на храбрость, так сказать.
Мне плевать на судьбу избалованного братца Александры Боден, но от его слов меня бросает в дрожь. Всем детям вампиров рассказывают об опасности южной границы. Мы все узнаём, где заканчивается наша территория и начинается территория оборотней, ещё до того, как научимся говорить. И все мы знаем, что нельзя связываться с оборотнями.
Кроме этих четырёх болванов, разумеется.
— Они мертвы, — пробормотала я.
Отец кривит губы в гримасе, которая мало напоминает сочувствие, а скорее раздражение.
— По моему честному мнению, они это заслужили. Конечно, когда мальчиков не удалось найти, возникли худшие опасения. Ансель Боден, отец мальчика, имеет тесные связи с несколькими семьями Совета и потребовал ответных действий. Он утверждал, что их исчезновение оправдывает это. Ему напомнили, что благо всего нашего народа превыше блага одного человека — это основной принцип, на котором держится общество вампиров. Рождаемость у нас на самом низком уровне, и мы на грани вымирания. Сейчас не время разжигать конфликт. И всё же, в неподобающем проявлении слабости, он продолжал умолять.
— Отвратительно. Как он смеет оплакивать своего сына?
Отец бросает на меня испепеляющий взгляд.
— Благодаря своим связям с Советом он чуть было не добился своего. Буквально на прошлой неделе, пока ты притворялась человеком, мы были ближе к межвидовой войне, чем за целый век. И тут, через два дня после их глупой выходки… — отец встаёт, обходит стол, затем облокачивается о его край, изображая расслабленность. — Мальчики снова появились. Целые.
Я моргаю, привычка, которую переняла, притворяясь человеком. — Их трупы?
— Они живы. Потрясены, конечно. Их допрашивали оборотни — сначала как шпионов, а потом как распоясавшихся молокососов. Но в конце концов их вернули домой целыми и невредимыми.
— Как? — я могу вспомнить полдюжины случаев за последние двадцать лет, когда нарушались границы, и то, что осталось от нарушителей, отправляли обратно по частям. В основном это происходило за чертой города, в демилитаризованных лесах. Так или иначе, оборотни были беспощадны к нашему народу, а мы — к оборотням. А это значит, что… — Что изменилось?
— Разумный вопрос. Видишь ли, большинство членов Совета решили, что Роско в старости стал мягкотелым. — Роско. Альфа стаи Юго-Запада. Я слышала, как отец говорил о нём с самого моего детства. — Но я встречался с Роско только один раз. Всего один — он всегда ясно давал понять свою незаинтересованность в дипломатии, а люди вроде него, подобны черепам. Со временем они только твердеют, — он поворачивается к окну. — Оборотни по-прежнему скрытны в отношении своего общества. Но у нас есть
