у вас на всех сотрудников есть позывной список?
— Нет, но…
Марк Борисович склоняется к моему уху. Дыхание опаляет мочку уха, а с его уст срывается:
— Но мне придется открыть его. И раз вы настаиваете, то начну с вас.
А после, как ни в чем не бывало, отстраняется от меня, не меняясь в выражении лица. Ровной походкой удаляется прочь, обогнув Женю и, по всей видимости, он идет к своему месту.
Я сглатываю тягучую слюну, возвращаюсь к микроскопу и смотрю на экран компьютера, на котором он оставил мне свои схемы. Рассмотрев их, я сохраняю свои записи, точнее, то, что сказал Марк Борисович. Выключаю приборы, протираю объективы от иммерсионного масла, прибираюсь на столе и, закрыв это, возвращаюсь к себе и усаживаюсь обратно на стул. Краем глаза замечаю, что Женя что-то жестикулирует. Поднимаю голову и не особо понимаю, что она хочет мне сказать. Мотаю головой из стороны в сторону, говоря о том, что «я не понимаю, что ты хочешь мне сказать.». Но моя коллега поспешно поднимается с кресла и зазывает с собой, показывает на пальцах цифру пять.
То ли она говорит, чтобы мы вышли на пять минут, то ли чтобы я вышла после нее, через пять минут.
Не пойму.
Кивая головой и показываю на пальцах, чтобы она вначале вышла, а потом, я за ней. Коллега соглашается, и быстрым шагом выходит из лаборатории. Откидываюсь на спинку стула, словно, это мне передаст новые силы. Но нет. Все тщетно. Голова идет кругом, а то, что Доктор Робер, по всей видимости, точит на меня зуб, становится ноющей головной болью.
Понедельник явно — не мой день, и никогда им не был. Поэтому, томно вздохнув, я смотрю на свои маленькие часики, которые получила в подарок от своего парня. Они крошечные, аккуратные, сделанные из белого золота. Он купил мне их на нашу годовщину — целый год, как мы встречаемся. Однако, я пыталась возместить ему денежку, потому что знаю, что — дарить часы — плохая примета, но Глеб напрочь отказался брать даже рубль за них. Что ж… Я надеюсь, что сегодня мне удастся с ним увидеться и немного расслабиться.
Да, мне определенно нужно сегодня расслабиться. Встаю со стула и удаляюсь прочь из лаборатории, оставив Грозного шефа позади.
Глава 4
Марк
Марк Робер
Кафетерий
— Как тебе наша новенькая?
Мы сидим с Арсением в столовой и медленно поедаем свой обед, который сегодня отвратителен как никогда. Повар решил, что непременно нужно пересолить всю подаваемую еду из меню к шведскому столу, потому, что по всей видимости, у него нет настроения. И приходится давиться этой похлебкой, чтобы иметь хоть какие-то питательные элементы для функционирования организма. Времени пойти в ресторан сегодня нет, и мне ничего не остается, как поедать эту похлебку.
Арсений — мой близкий друг. Один из самых преданных людей на всей планете. Я уже и не вспомню, как так вышло, что он стал мне роднее, чем собственный отец. Бесспорно, отца я его уважаю по сей день, для меня он является одним из примеров для поддержания. Но не суть.
Арсений — среднестатистический российский мужчина: простой, добрый, не шибко красивый, имеет небольшой живот, что его несомненно раздражает, водит и машину среднего класса, за которую до сих пор все еще выплачивает ссуду. С мозгами у него туго, (если сравнивать, конечно, со мной), однако, он всеми силами старается быть наравне с другими. У него светлые русые волосы, как и присуще многим русским мужчинам, зеленые глаза, овальное лицо и… щетина.
Ненавижу щетину.
Это самый первый признак неухоженности мужчины. Мать давала мне хороших пенделей, если я забывал бриться, и поэтому, я до сих пор вздрагиваю от того, что у меня щетина растет быстрее, чем я успеваю пересадить очередной пассаж клеточной культуры ХХХ.
— Ты о ком? — непонимающе смотрю на друга, хотя я понимаю, о ком идёт речь. Более того, я предполагаю, что Сеня захочет обсудить новенькую во всех смыслах этого слова, однако у меня на это нет ни желания, ни времени.
— О Яне, — выгибая бровь, Арсений, по всей видимости, думает, что я не слежу за теми, кто у нас появляется в штате. Ну за такими как Яна придётся следить. Эта ходячая катастрофа может и азотом залить всё этажи, у нее, полагаю, это получится. — Пока ты был в отпуске, она устроилась к нам. Ну так, с которой ты сидишь через стенку.
— Аланина?
— Именно.
— К-хм, — делаю вид, что задумался. Арсений внимательно рассматривает меня. И чтобы друг прекратил эти расспросы, я отвечаю на автомате: — Не в моем вкусе.
— Это вроде бы твой типаж…
— Нет, — перебиваю друга, кусая пересоленный сэндвич с индейкой. — Она даже не может понять свою ошибку в исследовании, когда находится на первом этапе работы после шести повторений. Слишком дерзит, и одевается безвкусно.
— Я смотрю, у тебя высокие требования после зарубежья? — издаваючи произносит Арсений и кладет в рот сырой бифштекс. Он жует его, и я до сих пор не понимаю, как можно есть такую… дрянь!
— А зачем их занижать? Ради чего? Бесплатного секса?
Арсений, кажется, не был готов к такому высказыванию, потому что он едва ли не давиться очередным куском мяса.
— Вот скажи, — облизываю губы, и склоняюсь чуть ближе к другу. — Ты часто занижаешь свои требования для женщин?
— Нет, — мотает головой из стороны в сторону друг. — Я даже как-то не думал об этом…
— Потому, что у тебя и нет стандартов и, уж тем более, представления о том, какую ты хочешь рядом с собой женщину. Ты вообще западаешь на любую, которая поведет пальчиком.
— А что в этом плохого?
Я уставился на Сеню. Иногда мне кажется, что он — издевается. Прямо специально издевается надо мной, зная, насколько меня это раздражает. Его вопросы, которые по-большей части неуместны, вызывают тошнотворный рефлекс и желание закатить глаза так, чтобы увидеть нейроны в моем мозгу и затылочную кость, лишь бы не видеть и не слышать больше его болтовни. И Арсений, когда-нибудь, этого добьется.
— Связь на один раз не сулит ничего хорошего.
Арсений продолжает смаковать бифштекс, а у меня пропадает аппетит. Но я ничего ему не говорю, по поводу того, что его ждет, если он будет постоянно
