кубики, — Но можно просто стакан воды.
— Послушай, ты всегда такой умный? Да? — вспылил свояк.
— По пятницам, мой друг. Исключительно по пятницам. После дождичка в четверг.
Расслабленной походкой похилял дальше в ванную, проводить обыденный гигиенически ритуал.
— Послушай, Миша. Сбегай в магазин за хлебом, молоком и колбасой. Ещё будут нужны сахар, сыр, масло, мука пшеничная и яйца, — донеслось мне вслед миролюбиво.
Ну, вот, умеет же чел нормальным тоном разговаривать, без выгребонов. Ничего ведь не переломилось. Я привёл себя в удобоваримый вид. Надел треники, куртку, кроссовки, взял трёхлитровый бидон, взял у Ары чирик и поскакал весёлым козликом в магазин. С ночи подморозило, но кромки льда на лужах уже слегка подтаяли. Ветер доносил из ближних лесов будоражащие кровь запахи весны. Невидимые пичуги разразились оглушительным гвалтом.
Гастроном работал обычно с восьми утра и до восьми вечера, а молочный магазин, который на розлив ориентирован, с семи и только до обеда. Там же можно было поиметь свежайшие творог и сметану, тоже исключительно на развес. Почему-то туда всегда толпилась очередь на улице. Занял место в очереди и тут же забился в телефонную будку. Набрал номер квартиры Шелепина. Женский голос, выяснив цель звонка и мои данные, буднично оповестил, что Александр Николаевич ожидается не ранее восьми вечера, а Инна в данный момент находится на реабилитации в санатории где-то на Кавказе. Позвонил Шумилову. Его секретарша Нелли обрадовалась мне, но предложила позвонить попозже. Звякнул в вовкину конуру. Трубку взяла его мать.
— Доброе утро, Ирина Андреевна. Поздравляю вас с успешным выступлением на телевидении. А с Вовой можно поговорить?
— Вова сейчас в больнице, в Москве… — голос её задрожал и осёкся, — Извини, я не могу больше говорить…
— Что с ним? — попытался спросить, но трубку уже положили.
Набрал тогда быстро квартиру Чинка. Жека, к моей радости, ещё не ушёл в школу.
— Нашёлся, пропащий! — обрадовался он, — А мы тебя искали. Николай Михайлович уже собрался в милицию обращаться…
— С Вовкой что случилось? — перебил его нетерпеливо.
— Знаешь, что-то непонятное творится. Его в свалке на хоккее вроде как задавили до смерти, а потом в морге он вновь ожил. Врачи принялись его исследовать и обнаружили какое-то тяжёлое заболевание. Вроде бы как онкологическое. В спецклинику его сразу же определили. Мы с пацанами на выходные к нему собрались ехать, — поведал Женёк, — А ты чё, забыл, что турнир у нас шахматный протекает? И тебя нет. Мы щас только на третьем месте тащимся. На второй доске школьный учитель Николай Трофимович часто проигрывает, нас подводит. Шумилов рвёт и мечет, что ты прогуливаешь матчи. Куда ты пропал, всё-таки? Давай, приезжай скорей.
— Поверишь, я сам только вчера вечером дома очнулся, в Просторах. Как я там оказался, кто меня туда доставил и где был до этого — сплошные непонятки. Чудеса в решете! — начал я оправдываться.
— Вот, вот и на хоккее никто из нас так и не понял, как на асфальте оказались лежать. Поневоле после такого поверишь в высшие силы, — согласился со мной Женёк, — Слушай, я так рад, что ты нашёлся, жив и здоров. Ведь ты же рисковый. Вечно влипаешь во все неприятности. То милиция тебя щемит, то какие-то бандиты. А, слушай! Позавчера по твою душу спортивное начальство приезжало. Ну и нас, некоторых пацанов — меня, Глешку, Серёгу Хазина, Тоху и Зёбру — тоже немного поагитировали переехать на учёбу в их спортивную школу. Условия неплохие, летом спортивный лагерь под Геленджиком. Серёга согласился, и сразу после турнира будет переводиться туда, а мы, все остальные, решили пока повременить. Тебя хотели дождаться и тогда уже вместе решать, что дальше делать. Извини, Серёг, тьфу Миш. Мне пора выходить в школу. Я за тобой пришлю Хвоста. Кстати, он сильно по тебе переживал. Его с ребятами вчера выселили из корпуса, а мы их среди своих по квартирам рассовали на первое время. Машина его у кпп стоит, не пускают в посёлок.
— Скажи Хвосту, чтобы пригнал Волгу в Просторы к дому целительницы. Я там буду его ждать.
— Лады, передам. Давай, до встречи!
— Ага, скоро встретимся. Пока!
Пока трепался с другом по телефону, моя очередь давно просрочилась. Пришлось занимать заново. Кому посчастливилось стоять в долгих советских очередях за всякими товарами, или услугами, знают, что существуют неписанные законы поддержания места. Есть ритуал как отпрашиваться, чтобы сбегать в другой отдел, или магазин, а то ещё кое-какие дела поделать. Иногда так по нескольку раз. Можно даже не стоять в очереди, занимая в ней место.
Очередь, по моему мнению, обладает всеми признаками живого организма, поддерживая своё существование за счёт сознательных элементов. Будто матрица ДНК, хранят они память обо всех ушедших и их места в очереди. А как психанёт такой сознательный элемент, переродится в несознательного: «вас тут не стояло», и перестанет работать матрица, станет мутировать. Нарушится целостность организма вплоть до полного распада.
Мне порой казалось, что очереди специально создаются, чтобы возвысить значимость распределителя благ и одновременно намеренно унизить потребителя и в каком-то смысле создателя этих же благ. По степени доступа к материальным благам воспроизвелись сословия со своим кодом поведения. Не от того ли продавцы, чиновники и прочие работники сферы услуг так высокомерно и презрительно относятся к обычным советским людям. Очереди создавались даже там, где без них вполне можно было обойтись. Вместе с тем они помогали скрывать их породителям низкое качество своей работы и высокую возможность нагреть свои ручонки за счёт обвесов и обсчётов.
Я поскучал немного в очереди и отпросился в хлебный отдел, потом в мясной. В бакалейном меня вдруг стали пристально разглядывать, перешёптываясь, две девчухи-восьмикласницы. Жаль, чикина память теперь мне была недоступна. Не вспомню их. Потом они обе подошли ко мне робко и принялись выяснять:
— Извините, а вы случайно не выступаете в знаменитом ансамбле «Весёлые Ребята»?
Сознался бы, но недозрелые малолетки меня как-то слабо интересуют. В мясном отделе повторилась такая же сцена, только с участием парня, фанатеющего от хоккеиста Козлова. Пацан такой прикольный оказался. Небольшого ростика с какой-то глуповато-восторженной рожицей, по имени Эдик. Решил на этот раз сознаться, так как собирался подкозлить сразу над ним и какими-нибудь злобно-габаритными продавщицами, неторопливо работающими со своим контингентом в
