Тишина угнетала. Дина напряженно прислушивалась и, казалось, вязла в отсутствии звуков, словно мошка, попавшая в банку с медом. Они поднялись по широкой лестнице, истоптанной сотнями ног, и практически сразу наткнулись на дверь с табличкой «Канцелярия». Алекс вошел внутрь, а Дина остановилась на пороге. Ее взгляд притянула пальма. Та самая, с длинными подсохшими листьями.
– Я сейчас, – пробормотала она Алексу, который копался в широком выдвижном ящике металлического канцелярского шкафа.
– Далеко не уходи, – оглянулся тот и продолжил вытряхивать папки из железной пасти шкафа.
В центральной стене большого вестибюля была только одна двустворчатая дверь. Актовый зал. По обе стороны от нее висели нарядные стенды и чьи-то портреты в одинаковых рамках.
Дина, словно загипнотизированная, потянулась к этой двери, будто за ней скрывались ответы на все вопросы. Ступила в расплывчатый прямоугольник света, аккуратно вычерченный на полу слабым солнечным лучом из холла, и попыталась включить освещение. Оно не работало, но рука нашарила в стороне еще один выключатель, и тот оживил тускло-красные колпачки дежурных ламп вдоль стен. Получились неприятные, немного зловещие багровые сумерки, но какой-никакой, а свет все-таки был. Дина вздохнула и быстро пробежала по проходу до сцены – невысокого помоста с темными полотнищами занавеса по бокам и густо-розовым в таком освещении белым концертным роялем в центре.
Воспоминание застало ее врасплох, прервав дыхание. Дина покачнулась, слепо глядя в никуда, и навалилась на рояль.
…Она задыхается. Щеки горят. Губы, кажется, размягчились так, что могут стечь с лица. Чьи-то широкие ладони бродят по ее спине, проскальзывают под джемпер, касаются груди… Нужно сопротивляться, но она не может… Не хочет. Чье-то горячее дыхание щекочет шею, заставляя тело отзываться волнами дрожи, но вовсе не от страха или стыда. Эта дрожь – новая, неподвластная ей особенность вышедшего из подчинения тела.
– Не надо, – слабо шепчет она, вовсе не желая, чтобы руки и губы остановились.
– А-р-х-ш-а… – шипят губы возле самого уха…
– А-р-х-ш-ш-а! – слишком громко и близко.
Дина содрогнулась, уловив краем глаза шевеление занавеса. Что-то выползало из темного угла, клубясь и бугрясь, еще более темное, чем сама чернота.
Дина закричала. Нечленораздельный вопль рванулся из горла, переходя в режущий уши визг, превращая ее всю в комок животного ужаса. Отчаянным броском преодолев пространство между сценой и креслами, она понеслась прямо через ряды, не разбирая дороги, врезаясь в ручки, спинки и поднятые сиденья, путаясь в собственных ногах, продолжая кричать и не смея оглянуться.
– А-р-р-х-ш-ш-ш! – неслось ей в спину.
Впереди распахнулся освещенный прямоугольник двери. Двери, которую она машинально закрыла за собой…
– Дина! Беги!
В зал влетел Алекс – темный силуэт в полоске света.
– Ш-а-р-р-р-х-а-ш, – зашипела Тьма, ворочаясь в партере.
Дина спиной чувствовала ее ледяное движение, тяжелое и неумолимое. Плети щупалец, словно ножки морской звезды, тянулись и мелькали слева, справа, впереди между рядами.
Алекс бежал прямо по этим щупальцам, его ноги по колено утопали в непрозрачной, клубящейся мраком субстанции. Дина запрыгнула на ручку кресла, перешагнула на спинку и, покачиваясь, словно канатоходка, устремилась к выходу прямо по мягкой обивке спинок. Алекс промчался по проходу между рядами и очутился вне поля зрения. А через секунду за ее спиной зазвучала музыка. Странные звуки, немного глуховатые и дребезжащие, сливались в очень знакомую мелодию, нарастая, накатываясь на пустой зал. Дина была уже в дверях, когда смогла заставить себя оглянуться: щупальца Тьмы, извиваясь и рассерженно шипя, уползали во мрак за сценой, далеко огибая рояль и склонившегося над клавиатурой парня. Он продолжал играть Ave Maria, пока шипение не стихло совсем. Тогда он бережно опустил крышку инструмента и спрыгнул со сцены в зал.
В холле, залитом светом из окон, Дина бросилась к нему навстречу. Ноги, руки, губы у нее дрожали. Задыхаясь от суеверного ужаса, она прошептала:
– Что это? Что это? Почему?..
– Ш-ш, – Алекс легко, почти невесомо погладил ее по голове, – успокойся. Сюда она не выйдет. Слишком светло.
– Оно почти схватило… почти схватило! – Дина клацнула зубами, едва не прикусив язык, так тряслась челюсть. – Холодное! Живое! Ты видел? Видел?!
Она невольно повторялась.
– Нет. Я ее не вижу. И не чувствую. Только слышу. И она меня, похоже, совсем не замечает.
– Но ты играл! Зачем?
Дина была совершенно сбита с толку.
– Сомневаюсь, что она чего-нибудь боится, но, как я уже говорил, две вещи ей очень не нравятся – солнечный свет и музыка. Даже такая. – Алекс вздохнул. – Зачем же ты пошла туда в одиночку?
– Я же включила свет! Не думала, что оно…
Дина вздрогнула, ее обдало холодком, словно ленивые плети щупалец мрака снова оказались совсем близко.
– Давай уйдем отсюда?
– Давай. Вот, я нашел, тут есть твой адрес. – Алекс вытащил из-за пазухи согнутую вдвое папку. Она оказалась тощей – всего несколько листков бумаги.
По пустому проспекту Энгельса, прямо по трамвайным путям, им навстречу медленно шел человек. Издалека было не разглядеть, мужчина это или женщина, молодой или старый, но деревянная, неживая походка была заметна даже с такого расстояния.
– «Уходящий», – уверенно прокомментировал Алекс, не дожидаясь, пока человек приблизится.
– В смысле? – равнодушно спросила Дина.
Она так устала, что думать над значением его слов не было никакого желания. Гудели ноги, голова пухла от тревожных мыслей и обрывочных воспоминаний, которые никак не желали сложиться в то, что она приняла бы как незыблемое «я».
– Один из тех, кто ничего не вспомнит и к концу дня исчезнет во тьме. Там, на востоке. Не бойся, они безвредные.
Женщина – а это оказалась женщина средних лет, босая, в ярко-зеленом фланелевом халате – поравнялась с ними, но даже не повернула головы. Она механически переставляла ноги, глядя перед собой совершенно пустыми глазами. Ее лицо, бледное до синевы, помятое и обрюзгшее, абсолютно ничего не выражало.
– Ух, – выдохнула Дина, вспомнив сумасшедшего старика, и обернулась женщине вслед. – Они всегда такие?
– Нет. Некоторые даже разговаривают. Поначалу. Но ближе к вечеру становятся как зомби.
Некоторое время они шли молча.
– Слушай, Алекс, – Дина вдруг сообразила, о чем собиралась его спросить еще до того, как они вошли в школу, – а что ты делаешь в Озерках, если сказал, что живешь в центре?
