(по крайней мере, с некоторыми фермерами) всегда так: они постоянно возвращаются. То ключи взять, то кофе, то шляпу забудут или обедать захотят. Они постоянно торчат на ферме, а если их там нет, то ни за что не узнаешь, когда они вернутся. У меня нет никакой власти ни над дверьми, ни над тем, что я ем, ни над своим телом или одеждой – ни над чем.
Я наблюдаю сквозь окно над кухонной раковиной, как Ленн уезжает на своем тракторе к свиньям. У старой развалюхи поднят плуг. Он твердит мне, что «ферма едва держится на плаву», имея в виду, что каждый год едва уходит в ноль. Денег на новое оборудование нет, так что ему приходится ремонтировать все самому и обходиться своими силами. Сегодня на обед будет сырная нарезка на СуперБелом хлебе (тоже в нарезке) c овощными консервами. Ленн заставляет меня выковыривать оттуда каждый твердый кусочек, чтобы содержимое напоминало жиденькую подливку. Эти кусочки достаются мне. Затем он съедает яблоко и запивает его стаканом лаймового лимонада. Я предлагала Ленну выращивать свои овощи для экономии денег, но он ни в какую. «На рынке их продай!» – был его ответ.
Камера не сводит с меня объектива, пока я драю ванную комнату, унитаз с трещиной в бачке и холодную железную ванну. Я мою все с хлоркой, но пятна не поддаются. Красно-коричневые пятна в районе слива. Время от времени там цветет плесень, и тогда мне приходится тереть ее железной мочалкой, а затем покрывать герметиком. И все это под неусыпным оком камеры.
Начинается дождь.
Чувствую свежий воздух и запах мокрой земли.
Я иду к входной двери, чтобы снять белье с веревки, но на улице кто-то стоит. На его дороге. Прямо на моих вчерашних следах. Ворота, стоящие на полпути к ферме, уже у нее за спиной, я вижу ее машину, припаркованную у сарая и старого комбайна. Она идет ко мне. Он, конечно же, ее перехватит. Невозможно, чтобы она прошла весь путь. Доставщик зерна дважды почти добрался до дома, однажды сюда занесло Свидетеля Иеговы, а один раз пришла какая-то компания школьников, но он всегда их перехватывал, словно сокол. Почти никогда ему ничто не загораживает обзор на ферме. Я жду на пороге, чувствуя, как сердце стучит по ребрам. Если она подойдет ближе, то, может быть, я смогу подняться по лестнице, взять свою ID-карту и показать ей. Попробую рассказать, что за кошмар здесь творится. Но я знаю, что ничего подобного не сделаю. Я не могу. Ким Ли почти что расплатилась по своим долгам, и вскоре она станет совершенно свободной, сможет начать нормальную жизнь в Манчестере. Настоящую жизнь. Ей ничто не помешает завести друзей и собственную семью. Ее жизнь будет в ее власти. У нее будет свой дом и возможность делать все что угодно по выходным. Смотреть то, что ей нравится, по телевизору, и может быть, однажды она вернется и найдет меня в этой темнице под открытым небом. Женщина подходит ближе и улыбается. Широкой, искренней улыбкой.
Ее рыжие волосы намокли под дождем. На ней флисовая рубашка и бежевые конноспортивные бриджи. Скоро, скоро он ее поймает, примчится на своем квадроцикле и проводит до ворот.
Но его нигде нет.
Нигде.
– Как же хорошо, что вы дома, – раздается ее голос.
Глава 4
Я киваю и немного поворачиваюсь так, чтобы дверь прикрывала мою больную ногу.
– Извините за беспокойство, – говорит она, улыбаясь и слегка хмурясь. – Я не смогла проехать весь путь, поэтому припарковала машину у вас во дворе, там, около ворот. Надеюсь, ничего страшного.
Помогите.
– Ну и сырость сегодня! – Она замолкает. Ее глаза смотрят на меня. – Вы в порядке?
Помогите.
– Ой, простите, – она протягивает руку, – так грубо с моей стороны, меня зовут Синтия. Синтия Таунсенд, приятно познакомиться!
Я пожимаю ей руку.
– Меня зовут Джейн.
Меня зовут не Джейн. Меня зовут Танн Дао.
– Приятно познакомиться, Джейн, какое очаровательное у вас тут местечко. Я недавно въехала в один из старых муниципальных домов в соседней деревушке, ну в эти, которые с треугольными окнами над дверью, знаете, да?
Я киваю.
Я не знаю, о каких домах она говорит.
Я никогда не была в соседней деревне. Там, где стоят дома с треугольными окнами, принадлежавшие раньше муниципалитету.
– В общем, я недавно сюда переехала и думала завести себе лошадь, знаете, какую-нибудь старушку, ничего эдакого, так, для прогулок и компании.
Я киваю.
– Я хотела узнать, вы, случайно, не знаете, у кого можно было бы снять леваду[4], с конюшней и водопоем, ничего экстраординарного, недалеко от деревни.
Помогите.
Голоса в голове орут до хрипоты. Где-то там, глубоко внутри. Но на поверхности я совершенно спокойна. Ради Ким Ли. Я должна держаться ради нее.
– Ну или вдруг у вас есть свободное место на ферме, я никому не помешаю.
Ленн вернется в любой момент, уведет ее отсюда с улыбкой на роже, проводит до машины у закрытых ворот и скажет, мол, может, у Фрэнка Трассока на ферме у моста есть левада и сносная конюшня, раньше у них было много животных.
Но он не приходит. Я чувствую, как пот собирается на спине.
– Вы подумайте об этом, если вам интересно, – говорит женщина.
Я думаю, что хочу, чтобы она увезла меня из этой равнинной преисподней, но тогда Ким Ли с позором вышвырнут обратно и заставят полностью выплатить ее долг; на семью посыплются угрозы, а затем эти угрозы превратятся в действия. На каждой из нас висело по восемнадцать тысяч фунтов[5] долга, которые причитались мужчинам, которые привезли нас сюда. Ким Ли уже почти расплатилась. Почти. Осталось еще два года и месяц. Ей нужно расплатиться с хозяевами квартиры, с водителем, не забыть про проценты и прочие расходы, но свобода уже видна у нее на горизонте. Свобода. Еще пара лет.
Я качаю головой.
– Что, никого не знаете? – Она все говорит. – Или у вас левады нет?
Я уже практически хочу, чтобы Ленн поскорее вернулся и прекратил этот цирк, эту пародию на спасение, прогнал прочь эту руку помощи, что трясется у меня прямо перед носом и которую я вынуждена не замечать. Женщина по имени Синтия, рыжеволосая Синтия с добрым лицом, кому я не могу ни слова проронить ради моей сестренки.
– Вам лучше спросить Ленна, моего мужа.
Он не мой муж. Он ничто.
– Ленн точно знает.
– А он тут? Можно с ним поговорить?
Я
