Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
начнут продавать билеты.
А пока мы дежурили в очереди, в театре шла генеральная репетиция. Часов в одиннадцать вечера начали выходить актеры. Все сразу возбудились: «Кто такой?.. Смотрите, кто это прошел!..» И вдруг мы с Ириной (так звали мою подругу) увидели Алексея Николаевича Грибова, гениального актера, который играл роль Чебутыкина. И вот мы стоим и смотрим, как по Камергерскому идет пьяненький Грибов и поет: «Тарара… бумбия… сижу на тумбе я…» Прямо в строгом соответствии с ролью. Если помните, его герой, военный доктор, тоже в «Трех сестрах» выпивает. Мы, конечно, были в восторге.
Спектакль произвел огромное впечатление. Мы с подругой сидели наверху. Когда представление закончилось, спустились вниз, в партер, подошли к самой сцене. Вокруг раздавались не просто аплодисменты, это была настоящая овация. И вдруг на поклон вышел сам Владимир Иванович Немирович-Данченко. Встал совсем близко от нас, ведь мы пробрались к самой сцене, и говорит: «Спасибо! Вы, наверное, знаете, что этот спектакль уже шел на сцене театра, его поставил Константин Сергеевич Станиславский. Это был замечательный спектакль, мы его повторили, кое-что изменив в расчете на молодых, на новое поколение»… И делает правой рукой жест в ту сторону, где мы стоим. А я его слушаю и думаю: «Это для меня поставлено! В расчете на таких, как я!»
Кстати, состав актеров, занятых в постановке, был потрясающей. Три сестры: Маша – Алла Тарасова, Ольга – Клавдия Еланская, Ирина – Ангелина Степанова. Все три – красавицы, еще совсем молодые. Грибов играл Чебутыкина, Хмелев – Тузенбаха. Я никогда не забуду, как, уходя на дуэль, с которой он не возвращается, гениальный Хмелев говорит Ирине, которая его не любит, но должна на следующий день выйти за него замуж: «Я не пил сегодня кофе. Скажешь, чтобы мне сварили…» Говорит и уходит… А мы-то знаем, что он не вернется. Это было потрясающе. Ливанов играл штабс-капитана Соленого – типа, влюбленного в Ирину, Георгиевская – Наталью Ивановну, жену Прозорова. Вот такой был состав, совершенно изумительный, незабываемый.
Я много раз ходила на этот спектакль, в том числе и после войны. Премьера же состоялась прямо перед войной, а потом театр уже не работал. После войны я как-то раз говорю мужу: «Пойдем на „Три сестры“. Ты увидишь, как это изумительно!» А он, нужно сказать, терпеть не мог театр, считал, что это страшно фальшивое искусство. Но я все-таки как-то его уговорила. И мы пошли. После я его спрашиваю: «Ну как?» А он в ответ: «Замечательно!». Я: «Ну вот, видишь, а ты не хотел!» А он свое: «Это действительно замечательная работа. Но, извини, все равно исключение». И всё. Больше он со мной на драматические спектакли не ходил.
Правда, мы вместе ходили на музыкальные спектакли, на балет. Движение и музыку муж ценил, а в драматических спектаклях не мог слышать, просто не выносил сценическую речь.
Помню, как мы с ним ходили на «Ромео и Джульетту» Прокофьева. Я «Ромео и Джульетту» смотрела в первый раз еще до войны. Тогда приезжала Уланова, и я стояла у Большого театра и спрашивала, нет ли лишнего билетика, потрясая билетом на пьесу Гуцкова «Уриэль Акоста» в Малом театре с гениальным Остужевым в главной роли. И тут, будто провидение поняло, что мне очень хочется попасть на Уланову, подошел какой-то человек и спросил, нет ли у кого-то билета на Остужева в обмен на «Ромео и Джульетту»? И мы с ним с радостью «махнулись». Помню, это был третий ярус, боковая ложа, не лучшее место, но это было совсем неважно. От мастерства Улановой я была в совершенном потрясении.
И вот, когда Уланова перешла в Большой театр, я предложила мужу: «Давай пойдем на Уланову!» Поскольку он балет любил, то согласился. Мы сидели недалеко от сцены. Поднялся занавес…
Спектакль начинается так: идет увертюра, на фоне занавеса в центре стоит отец Лоренцо, справа от него – Джульетта, а слева – Ромео. Так они стоят всю увертюру. Причем Уланова стоит спокойно, но смотрит немножко вдаль. И кажется, что от нее идет какое-то голубое излучение, она словно светится. Я сижу и даже не осознаю, что со мной происходит. И вдруг муж говорит: «Ну что ты плачешь? Ты же ничего не запомнишь. Еще ничего не произошло, а ты уже плачешь!» Так необыкновенно я была взволнована.
Мир книг
А еще в моей жизни много значило чтение. Читать я начала рано, и отец стал покупать мне книги. Так однажды, на мое счастье, в нашем доме появился Диккенс. Это было уже в Германии, когда мне исполнилось девять или десять лет. Диккенс произвел на меня невероятное впечатление. Чтение его романов почти всегда заканчивалось слезами. И знаете, это замечательно. Я уверена, что умение плакать от красоты, от искусства, от переживания, которое дает искусство, – очень важное. Да, я бесконечно благодарна отцу, что он открыл для меня его удивительные миры. Я считаю, что все родители должны покупать детям Диккенса, потому что это писатель, который очень четко учит отличать черное от белого, добро от зла.
Мама не разрешала мне читать по ночам. Но у меня была своя комната, поэтому я брала книгу, прятала ее под подушку, и, когда мама уходила, зажигала свет и продолжала читать. Помню, как читала «Лавку древностей» – тот фрагмент, где Нелли и ее дедушка уходят из города. Мне их было ужасно жалко, я понимала, что они гонимы. Помню, как плачу и перечитываю это для того, чтобы плакать, чтобы сочувствовать, сожалеть. Этим и силен Диккенс: он пробуждает чувство сопричастности, желание защитить того, кого жалко. Роман стал для меня очень важной книгой. В нем много скепсиса, иронии, я это тоже понимала, смеялась шуткам, но самое дорогое – именно чувство сострадания и сопричастности. Видимо, описание несправедливости, несчастливо складывающегося детства было мне очень близко. Я даже перечитывала на ночь иногда эту книгу, чтобы поплакать, посочувствовать, чтобы любить Нелли. Мне хотелось быть доброй.
А еще я очень рано начала читать Пушкина, не столько стихи или сказки, сколько прозу. Также рано прочла Лермонтова: он давался труднее, но очень нравился – драматичный, романтичный, загадочный. Что-то я читала в Германии, а что-то уже в Москве, когда мы вернулись. Хорошо помню впечатление, которое произвели на меня «Страдания юного Вертера» Гете, помню, как полюбила его поэзию. Я даже пыталась переводить его стихи на русский язык. Еще мне нравился Шиллер, «Коварство и любовь» – ужасно романтично!
Но особенная любовь –
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
