ням-ням! С лучком, с корочкой… Уже хочу! Прямо сейчас!
– Можно и прямо сейчас, – улыбнулась Лиза. – Я тоже проголодалась. А ты, Симон?
– Пока едем, готовить нельзя, я же говорил, – пробурчал Симон. Его голос был недовольным, но руки лежали на руле расслабленно, и фургон больше не дергался, катил легко и плавно. – Подождите, сейчас отъедем подальше, найдем какое-нибудь место для пикников.
Через некоторое время им попалась очень симпатичная и, что немаловажно, почти пустая стоянка. Большую площадку с деревянными столами и скамейками и парой мангалов с трех сторон окружала светлая березовая роща. Белые стройные стволы, тонкие ветви, усыпанные крохотными молодыми листочками и похожие на кружево на фоне синего неба.
– Красота! – сказала Лиза, улегшись на скамейку лицом к небу. – Облака, листочки. Гляньте, как хорошо. Я бы так тут и осталась навсегда.
– На лавке? – уточнил Симон, присаживаясь рядом.
– Желательно на чем-нибудь помягче, – согласилась Лиза.
Симон стянул куртку и осторожно подложил Лизе под голову.
– Вот, – одобрила она, – так сойдет. А может, ну его, этот Софиенград? Свернем сейчас на какую-нибудь проселочную дорогу, доедем до любой симпатичной деревни, какая глянется, – и останемся там до зимы. Летом в деревне хорошо… Речка, рыбалка, печеная картошка, парное молоко…
– А что, мне нравится! – одобрил Андрей. Он улегся на соседнюю лавку, копируя Лизу. Лежать было жестковато, зато солнце грело щеку и над головой неспешно плыли облака, в которых можно было разглядывать разные картины. Море, оставшееся далеко позади, Акулий пляж, Борю, который, наверное, сейчас опять сидит на камнях вместе с Грозой… Вот бы уломать Симона вернуться… Но Андрей сам знал, что нельзя: Симон что-то объяснял насчет документов – мол, дядя Филипп, когда передавал им все документы, велел больше года на одном месте не задерживаться. Мол, после года надо вставать уже на постоянную регистрацию, а это совсем другие проверки. И лучше переезжать подальше от прежнего места, чтобы лишних вопросов не возникало.
Поэтому теперь неизвестно, когда они вернутся на море…
Но деревня летом – тоже хорошо. Речка, рыбалка, костры по вечерам… Мясо, жаренное на углях, с горьковатым запахом дыма; обжигающая язык, невероятно вкусная, рассыпчатая печеная картошка с горелой корочкой… Душистый травяной чай, давно забытый вкус – только мама умела такой заваривать. Пламя танцует на мерцающих углях, алые искры летят в черное небо. Папа играет на гитаре, и музыка тоже летит в небо, во тьму, тает вместе с алыми искрами. И это так красиво, что мурашки бегут по спине. А мама как-то чувствует его дрожь, обнимает Андрея за плечи, спрашивает нежно: «Ты совсем замерз, Птенчик?» Симон насмешливо и ревниво хмыкает: он уже воображает себя взрослым и поэтому бывает очень противным, издеваясь и над тем, что мама называет Андрея детским прозвищем Птенчик, и вообще над всеми этими телячьими нежностями. Но мама тихо смеется и обнимает Симона другой рукой. И говорит всем троим: «Пойдемте домой, мальчики. Уже слишком поздно». «Ну мам», – жалобно ноет Симон, забыв, что он уже взрослый. Андрей только жалобно вздыхает – он тоже сидел бы тут до утра, хотя глаза уже слипаются. «Все, – строго говорит мама, и всем понятно по ее голосу, что спорить бесполезно. – Завтра будет новый день. Еще лучше…»
– Симон, – тихо сказал Андрей, отвернувшись в сторону, чтобы никто не увидел его слез. Он, конечно, не плакал… просто, кажется, что-то попало в глаз. – Симон, может, правда поедем в деревню… как…
Он запнулся, чуть не сказал: «Как тогда, когда мама и папа были живы», но в последний момент остановился. Наверное, глупо – не произносить это вслух. Но так кажется, будто они в самом деле могут быть еще живы. Хотя, конечно, это не так. Симон тоже никогда не говорит вслух про их смерть. И Лиза. Несмотря на то что ее никто не просил, она как-то сама это поняла.
– Как раньше, – договорил Андрей.
Про то, как раньше, они тоже почти не говорили. И вообще делали вид, что этого раньше будто бы и не было. Как Лиза – вдруг понял Андрей. И его внезапно обожгло этим пониманием, как будто он всей ладонью хватанул раскаленную сковородку. У Лизы тоже было в прошлом что-то, о чем она не хотела вспоминать. Она поэтому ничего и не рассказывала. Ему стало обжигающе стыдно за свои подозрения и сегодняшние слова.
– Вот, – весело сказала Лиза, не подозревающая о его мучениях, – уже два голоса за отдых от работы и лето в деревне. Ну ладно, не лето, месяц-другой, а? У нас вообще демократия или что?
И она подергала Симона за рукав.
– У нас, Лизавета Федоровна, – учительским занудным голосом сказал Симон, – монархия. Двойка вам по государственности, пожалуйте на пересдачу.
– Но конституционная же! – возмутилась Лиза и даже, отвлекшись от созерцания облаков, привстала на локте. – А как же парламент?
– Еще Верховный совет Поводырей, – добавил Андрей, гордясь тем, что у него-то в школе по государственности было «отлично». – И в парламенте две палаты: народная и магическая. А у магической – даже право голоса в Совете Поводырей. Еще вето.
На самом деле разобраться в структуре государственной власти было непросто. Так что Андрей не зря гордился. «Отлично» во всем классе было только у него и еще у Люды Оленевой, но та – вообще заучка и отличница. А остальные все время путались, какие у какой палаты права и кто чем управляет. Но в целом это потому, что система управления в Российской империи была очень правильной и продуманной. Во главе – государь, но если подумать, то власти у него и в самом деле немного. Даже у высшей магической палаты парламента было право вето – то есть запрещения – на царские указы. А без одобрения независимого Верховного совета Поводырей вообще никакие указы и законы не принимались. Низшая палата, народная, была выборной, из депутатов по округам. Так получалось, что мнения всех слоев общества в управлении государством учитывались. Такая демократия редко в каких странах встречалась, только в прогрессивных. В Англии разве что вот тоже двухпалатная система. А в Испании, например, до сих пор абсолютная монархия, и даже Совет Поводырей вроде у короля под каблуком. В Штатах – президент выборный, из местных магов, но Совет Поводырей тоже силу имеет. Хотя Длинный говорил, что это в Америке – самая демократия, в последнее время стирается граница между магами и людьми, даже селиться они стали вперемешку. А Поводырей все меньше слушают. А нашим, мол, Поводырям такой расклад не нравится, поэтому у нас и говорят, что в Америке все плохо, маги злобствуют и чуть ли не заживо человеческих детей едят.
Про Африку тоже нехорошее говорят, но там вроде бы действительно так: вообще до сих пор сплошное дикарство, магический феодализм, культы вуду с человеческими жертвами. Даже Поводыри туда не особенно суются.
– Вот, – сказал Симон, – парламент и Совет Поводырей, да. Но вы разве народный депутат, Лизавета Федоровна? Или, может, маг? – Он подозрительно прищурился. – Ну-ну… Соус чили у вас, дорогая Лизавета, конечно, магически получается. Но где тогда ваша регистрация? И почему вы болтаетесь по разным городам без учета и контроля, как социально опасный элемент?
«Ого, – подумал Андрей, – а Симону-то тоже кажется странным поведение Лизы. Или небо упало на землю, и он прислушался к словам младшего брата?»
По голосу было слышно, что Симон улыбается. Но Лиза вдруг неожиданно взбеленилась.
Резко вскочила с лавки – так, что куртка Симона шлепнулась на землю. Но Лиза этого, кажется, не заметила.
– Да вы меня достали уже сегодня, – зло сказала она. – Оба! Что вы все ко мне цепляетесь?!
И быстрой, дерганой походкой пошла к фургону.
– Лиза! – крикнул Симон.
Но она даже не обернулась, запрыгнула внутрь и гулко хлопнула дверью.
Симон бросился было за ней, но сразу вернулся и Андрея остановил.
– Погоди, – сказал, хмурясь. – Не надо сейчас. Пусть остынет.
Поднял куртку, отряхнул и, сгорбившись, уселся на лавку. Андрей устроился рядом. Он тоже уже уяснил: когда Лиза бесится, к ней лучше не подходить – будет только хуже. Вон Симон раньше пытался ее утешать – так она сначала орала на него, чтобы проваливал и не подходил, потом начинала швыряться всем, что попадалось под руку. А однажды, когда он все-таки попытался к ней подойти, невзирая на летящие мимо тарелки и вилки (до ножей, к счастью, дело тогда не дошло), Лиза вообще сбежала. Симон с Андреем всю ночь ее искали. А она заявилась как ни в чем не бывало на следующее утро.
С тех пор братья решили в такие моменты Лизу лучше оставлять в покое. Она сама придет, когда захочет разговаривать.
– Что-то
