заменил. Мы все очень огорчились, что ты уходишь. Даже Саныч. Он — больше всех.
— А чего он сам не пришел? — вскинулся Сэм. — Почему тут ты?
Блин, детский сад, штаны на лямках.
— Потому что ты поставил ему условие при всех. Тренер не мог поступить иначе. Тем более ты кинулся на Марка. А кулаки против слов — это неправильно, пусть слова и обидные.
Сэм засопел, заскрипели шестеренки в его голове, я продолжил:
— У «Титана» есть все шансы стать чемпионом, у тебя — попасть в сборную. Круминьш публично оскорбил, сейчас это кажется важным. Но разве ты позволишь ему сломать себе карьеру? Пройдет время, обида утихнет, но пути назад не будет. Подумай.
Я уселся на диван рядом с ним, сцепившим пальцы так, что побелели костяшки. Скорее всего, его сразу же переманят в другую команду вышки, может, он там и приживется, но, скорее всего нет, ведь до лета придется посидеть на скамейке, а в двусторонках он ужасен.
— Посмотри на Погосяна, на место которого взяли тебя. Он, наверное, уже сам не рад, что ушел. В общем, Сэм, Круминьш готов извиниться. Подумай. Мы все ждем тебя завтра.
В желаниях его была путаница: доказать, наказать, вернуться, уехать туда, где ценят…
— До завтра, Сэм!
Он проводил меня до двери и уронил:
— Пока. Спасибо, братан! Я подумаю.
В машине я набрал Саныча и все ему рассказал, попросил не дергать Сэма, потому что, скорее всего, он завтра придет, а Круминьш перед ним извинится. Потом я поехал домой изучать технику предстоящего противника по телеку.
В четверг на тренировку я заявился в числе первых. В раздевалке были только Микроб и Цыба, Федор подошел ко мне и протянул смартфон.
— Глянь, что про нас пишут.
И на весь экран — перекошенное яростью лицо Сэма. Суть статьи сводилась к тому, что наглые деревенщины, понаехавшие в столицу, которых протаскивает кто-то влиятельный, локтями распихали настоящих чемпионов.
— Ну не суки? — возмутился Микроб.
— Ты ожидал другого? — спокойно спросил я, меня больше волновало, сможет ли Круминьш извиниться перед Сэмом и не начнет ли огрызаться, если Бекханов станет на него наезжать.
Вошли Левашов с Гусаком — оба утомленные, аж зеленые. И лишь потом — по обыкновению невозмутимый франт Марк Круминьш. Встретившись со мной взглядом, он кивнул — дескать я готов извиняться. Вошли Жека с Игнатов, белорусы, одни за другим — ветераны «Динамо» и «Титана», последними влетели Видманюк и Борода, бросились к своим шкафам и начали лихорадочно переодеваться. Без двух минут девять в раздевалку ворвался Сан Саныч, с надеждой нас оглядел — видимо, рассчитывал увидеть Сэма, не нашел его и удалился.
До последнего я надеялся, что Сэм опоздает или придет позже, но ошибся, и сегодняшний день заслужил называться днем напрасных ожиданий. Ни на физуху, ни на двусторонки Бекханов не пришел.
Саныч, конечно, поник. Но больше него расстроился Круминьш, когда после обеда Саныч ему сказал:
— Марк, если ты думаешь, что я забуду о том, что сказал, ты очень ошибаешься. Завтра ты с нами последний день.
— Я так не думаю. Ну, что вы забыли. Мало того, полностью осознал свою вину, — вскинув голову, ответил прибалт. — Если вам так угодно, я покину команду. Но, думаю, мое отсутствие на поле во время игры со «Спартаком» не пойдет на пользу. Мне интересно испытать себя, я даже гонорар не возьму. Отыграю — и уеду.
Мне думалось, Саныч пойдет на принцип. Он поджал губы, подумал немного и вынес вердикт:
— Думаю, ты прав. Спасибо за понимание. Как бы ты себя ни проявил, на окончательное мое решение это не повлияет.
На двусторонках Димидко поставил в нападение Колесо и смотрел, какая пара какую игру показывает: высокий Рябов и Видманюк, который среднего оста, Рябов и мелкий Цыба, Цыба и относительно высокий Ведьмак. У нас был единственный козырь: спартачи не знали, что Бекханов ушел, и будут строить первый тайм, рассчитывая на «столба» и танка.
Как и в пошлый раз, уходил я последним — хотелось понаблюдать за Марком. Он был в отчаянье, потому что отлично понимал: Самата заберут в вышку, а его — точно нет, он прослыл скандалистом и интриганом. Если его и отсюда выгонят, это не просто минус к репутации, это гвоздь в крышку гроба его карьеры. Потому он больше всего на свете хотел, чтобы Сэм вернулся.
А мне было непонятно, почему бы не подумать наперед и, зная о своей злопастности, держать язык за зубами? Поначалу ж нормально себя вел, а в последнюю неделю как с цепи сорвался.
Сегодня домой я ехал вместе с Риной, делился новостями, а она лишь одну реплику вставила:
— Марк, может, и хороший футболист, но как человек — дерьмо. Слишком высокомерный и самоуверенный. Вообще не стоило его брать в команду, чутье подвело Витаутыча.
— Саныч, похоже, сам не верит, что мы способны сыграть хотя бы вничью, — сказа я, заводя мотор. — Но самое плохое, что его неверие передается остальным.
Придется мне включать «лучшего» и показывать чудеса, так хоть есть шанс сыграть вничью. Благо Дарина есть, которая за мной присмотрит, если вдруг жестко накроет откатом, как в прошлый раз.
* * *
Всю ночь моросил дождь, а к утру тучи разошлись, и подморозило, причем очень вероломно, когда люди, расслабленные пятницей и предчувствием выходных, выехали на дорогу И ладно бы она все оледенела! Так нет же, лед лежал на поворотах и на подъемах.
На перекрестке перевернулся грузовик, рассыпав коробки и куриные тушки по дороге и перегородив проезд, и минут десять мы с Риной наблюдали, как собаки, коты и студенты тащат бесплатные куриные тушки, а водитель пытается мародеров разогнать — я даже пару фоток сделал, надо ж Санычу показать, что я не по своей вине опоздал. Потом грузовик оттащили, освободив одну полосу, и я медленно покатил к стадиону, на поворотах снижая скорость.
А когда ворвался в раздевалку, то сперва не понял, что за праздник, день рождения у кого-то из новеньких? Числа, когда именины отмечают старенькие, не позволяла забыть абсолютная память.
Взгляд скользнул сперва по макушке Сан Саныча, потом выхватил взлохмаченную башку Сэма. Здоровяк улыбался, как ребенок, получивший игрушку, а вокруг него роились наши, радовались, жали его лапищу.
Только Круминьш стоял поодаль, повернувшись ко всем спиной. А когда он глянул на входную дверь, я увидел, что
