и бросаю его рядом с юбкой. Мои соски, украшенные бусинками, торчат, словно умоляя Доминика обратить на них внимание. Маленькая — не то слово, которым я бы описала свою грудь, но и большой ее не назовешь. Однако Доминик выглядит так, будто борется с собой, лакомиться ею или нет.
Его напряженный взгляд переходит с моей груди на лицо:
— Наклонись над столом.
— Что?
Его рука обхватывает мой затылок, а большой палец поглаживает кожу. Жест мягкий, но в его тоне сквозит темная, горячая ласка.
— Я сказал. Наклонись. Если повторюсь еще раз, наказание будет больше, чем я уже приготовил для тебя.
Болезненная дрожь пробегает по моим венам, когда я медленно подчиняюсь. Я хватаюсь обеими руками за край стола и наклоняюсь так, что мои груди упираются в прохладное дерево.
Сзади меня воцаряется тишина. Я пытаюсь оглянуться, но ракурс не самый удачный. Мне едва удается разглядеть его рельефное предплечье и дорогие часы на запястье.
Дрожь от волнения и неизвестности заставляет мой пульс участиться.
— Это еще одно обещание? — я стараюсь говорить непринужденно.
Его длинные пальцы впиваются в мои трусики, но он не снимает их. Он гладит мои бедра. Между них проскакивает молния удовольствия. Моя щека, прижатая к дереву, горит.
— Ты бросаешь мне вызов с того самого момента, как я встретил тебя. — Он сжимает мою задницу, и стон застревает в глубине моего горла. — Во-первых, ты флиртовала с барменом, когда должна была встретиться со мной.
— Я не флиртовала.
— Ш-ш-ш. Когда я говорю, ты слушаешь. — Доминик снова сжимает ее, и на этот раз я стону. — Во-вторых, ты продолжала трепаться, как будто имела на это полное право.
Я хочу сказать, что имею, но его рука творит какую-то магию с моей попкой. Я не могу просто снять заклинание.
— Есть несколько правил. Первое: ты делаешь все, что я скажу, не задавая никаких вопросов. — Он наклоняется так, что его тепло струится по моей спине, но я по-прежнему не вижу его. — Второе: никаких разговоров, пока я не спрошу тебя о чем-то. Третье: ничего личного. Когда два часа закончатся, мы снова станем незнакомцами.
Мое приключение. Два часа и все.
Я хочу этого.
— Любое нарушение моих условий — и ты будешь наказана. — От его контролируемого голоса у меня по спине бегут мурашки. — Если ты скажешь «стоп», все закончится. Это ясно?
Я киваю. Никогда не думала, что предвкушение может обострить мои чувства. Я ощущаю, как мое тело становится слишком чувствительным. Рука Доминика касается меня только через трусики, но и этого достаточно, чтобы я ощутила его — его силу, его контроль и его ауру.
— Скажи это словами, — приказывает Доминик.
— Да.
Он убирает руку и, прежде чем я успеваю оплакать потерю, говорит властным тоном:
— Считай.
— Что считать?
Шлепок гулко отдается в воздухе, будто жало, обжигающее мою задницу. Я вскрикиваю.
Больно!
Я пытаюсь приподняться, но властный тон Доминика останавливает меня на полпути:
— Если ты хоть как-то изменишь свое положение, то я ужесточу твое наказание.
Я резко вдыхаю через нос, но это не от страха, черт возьми. Моя кожа покрывается колючками от чего-то коварно больного.
— Если ты не хочешь ничего из этого… — он осекается, словно не хочет произносить следующие слова. — Слово «стоп» — и все закончится.
Я сглатываю, борясь с жжением на заднице. Даже если это происходит через нижнее белье, это больно comme le bordel (с фр. Черт возьми). Однако возбуждение отказывается ослабевать.
— Сколько мне еще терпеть? — спрашиваю я.
— Ты не можешь торговаться, Камилла. Либо ты остаешься, либо уходишь. Это чертовски просто.
Я задыхаюсь от того, как он произнес последнее слово. Может, он не хочет, чтобы я уходила. Я тоже не хочу уходить. Я прислоняюсь щекой к дереву и пытаюсь расслабиться. Это невозможно.
— Теперь, — пробормотал Доминик мне на ухо, отчего по коже пробежали мурашки. — Считай. Если ты не сделаешь этого, наказание увеличится.
Его рука опускается на мою задницу. Я вздрагиваю и кусаю губу от боли.
— Два.
Шлепок.
— Три!
Шлепок.
— Четыре! — мой голос срывается на всхлип.
Вместе со жжением приходит нечто совершенно необъяснимое. Я чувствую, как моя задница раскаляется докрасна. Обостренное удовольствие проникает сквозь жжение прямо в нежную кожу между ног. Мои соски пульсируют и больно прижимаются к жесткому дереву.
Et la merde (с фр. Дерьмо).
Кажется, я намокла.
— Тебе это нравится… — мрачно размышляет Доминик, массируя мою разгоряченную плоть. Я издаю стон.
— Я чувствую в тебе эту тьму, малышка, — его голос слегка хрипловат и так восхитителен. — Я хочу вывести ее наружу.
Я не знаю, о чем он говорит, но не могу об этом думать.
Еще один шлепок по заднице. И еще, и снова. Я считаю до десяти. Когда он заканчивает, я тяжело дышу. Мое зрение затуманивается от непролитых слез, голос становится хриплым, но я такая мокрая, что удивляюсь, как влажность не стекает по моим бедрам.
Доминик зацепляет большими пальцами мои трусики и спускает их вниз по ногам. Я небрежно откидываю их. Если бы это было несколько минут назад, возможно, я бы устыдилась того, насколько откровенной является эта поза, но сейчас мне все равно.
Ноги едва держат меня. Стол впивается в мой живот и бедра. Лоно и соски пульсируют так болезненно, что мне требуется все, чтобы не дотянуться до них и не освободить себя. Я не могу рисковать тем, что Доминик вышвырнет меня за непослушание.
Я еще не закончила. Я хочу большего.
Позади меня раздается глубокий хрип. Я бросаю взгляд через плечо и замираю. Доминик смотрит на мою задницу.
— Такая чертовски красивая.
Он сжимает в руке мое нижнее белье и засовывает его в карман.
Это… горячо.
Его сильная рука сжимает мою горящую задницу. Я вздрагиваю, даже когда он массирует ее.
— Ты была хорошей девочкой, Камилла.
Его палец пробегает по моим намокшим складочкам, и я прижимаюсь к столу. Мои ноги раздвигаются для него.
S’il te plait. S’il te plait…(с фр. Пожалуйста. Пожалуйста)
Я не буду умолять, если это поможет унять глубокую боль внутри меня.
Его палец дразнит меня возле входа. В горле возникает ком разочарования.
— Дом!
Он посмеивается. Звук темный и беззаботный, он оказывает странное воздействие на мое и без того чувствительное тело.
— Ты будешь наказана за это позже. — В его тоне нет ничего от игривости его смеха. — Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе?
Я судорожно киваю.
— Но мне нравится, когда ты такая мокрая и нуждающаяся.
Эти слова не должны оказывать на меня такого болезненного
