комментарии при себе. – Она грозит мне указательным пальцем.
Я просто киваю, сдерживая усмешку.
Мы садимся около большого валуна, опершись на него спиной. Никто из нас не произносит ни слова, но это не угнетающая тишина, а умиротворяющая. Есть люди, с которыми приятно молчать – с ними просто достаточно быть рядом.
Я откидываю голову, закрываю глаза и теряю счет времени. Не знаю, сколько мы так сидим, но в один момент я чувствую, что на мои колени что-то приземляется. Опустив взгляд, вижу фиолетовый блокнот и ручку. Открываю его на странице, где написано:
«Ты обещал не произносить ни слова, но это не запрещает тебе их написать. Почему ты здесь?»
Сначала я усмехаюсь про себя из-за ее находчивости, но потом возвращаюсь к вопросу и снова чувствую боль в сердце. Рефлекторно рука потирает левую сторону груди. На секунду мне хочется проигнорировать ее вопрос, но почему-то я ничего не могу поделать со своими пальцами, которые уже держат ручку и пишут ответ:
«Сегодня день смерти мамы, а это единственное место, где я не чувствую вину за то, что жив».
Закончив, я передаю ей блокнот, и она сразу же устремляет взгляд на мой ответ. Сердце стучит слишком быстро в этот момент. Чувствую, как пот выступает на лбу, а руки становятся холодными. Я никогда не говорил с ней об этом.
Черт.
Я вообще ни с кем не говорил об этом. Мое дыхание становится прерывистым. Нет, нет, нет, не нужно было ей говорить.
Это все изначально было плохой идеей, я не должен изливать ей здесь свою душу. Не должен подпускать ближе, ведь это вызовет привыкание.
Из мыслей меня вырывает очередное прикосновение. Мне приходится собраться с духом, прежде чем взглянуть на ее ответ:
«Я знаю, мне очень жаль. Я готова разделить твою боль».
Ее рука касается моей и мягко сжимает.
Глава 3
Леви
Мы сидим на нашем месте примерно два часа, а может, и больше, в полной тишине. Я все еще смотрю на ее слова:
«Я готова разделить твою боль».
Они эхом отдаются в моей голове, раз за разом. Я могу даже представить голос и интонацию, с которой она могла это сказать, но не сказала. Написала. Возможно, это тот способ общения, который может нам подойти.
Слова продолжают крутиться в моей голове. Я чувствую ее тепло рядом со своим телом – запах лимона и апельсина окутывает меня с ног до головы. Или грейпфрута и мандарина. Или, черт возьми, чего бы то ни было. Он проникает мне под кожу, забираясь в самые отдаленные участки. Мне жарко. Я нагреваюсь изнутри, но не понимаю, что все это значит и как с этим бороться.
Повернув голову, я вижу, что она смотрит на небо. Вернее, мне показалось, что она смотрит – на самом деле ее глаза закрыты. Мое дыхание учащается, когда взгляд скользит вниз по ее аккуратному лицу, пухлым губам, которые приоткрываются, но затем плотно сжимаются.
Она чувствует мой взгляд?
Мои глаза путешествуют дальше по ее тонкой шее, которая чуть дергается, когда она сглатывает. Ее ключицы – гребаное произведение искусства. Они настолько изящны, что Ренуар возбудился бы за считаные секунды, будь она его музой. Ее грудь поднимается и опускается в такт дыханию, но слишком быстро. Она дышит прерывисто.
О, Бель определенно чувствует мой взгляд, теперь я в этом уверен. И по какой-то невиданной причине в моей груди появляется трепет оттого, что я на нее так влияю.
Но самое главное то, что она влияет на меня намного больше. И это пугает. Мой разум затуманен – это вызывает гнев. На нее, на самого себя. Она ничего не сделала, но опять забирается внутрь меня и пытается ухватиться своими руками за то, что я не собираюсь показывать ни единой душе.
Я рычу и вскакиваю на ноги.
Она вздрагивает, открывает глаза и устремляет взгляд на меня.
– Вставай, – говорю я сквозь стиснутые зубы. Челюсть напряжена до боли в висках. – Я отвезу тебя домой, уже поздно и темно.
Что. Я. Несу. Вот оно: доказательство того, что все здравомыслящие клетки в моем теле находятся явно не в мозге. Серое вещество быстрым темпом превращается в розовое, а точнее – в фиолетовое. В точно такой же цвет, как этот чертов блокнот.
Бель встает, не произнося ни слова. Почему она молчит? Хочется ли мне, чтобы она что-то сказала?
Нет, не хочется, – уверяю я себя.
Она поднимает блокнот и засовывает его в сумку, после чего разворачивается, откидывает густые каштановые волосы и легкой, непринужденной походкой направляется в сторону парковки.
Что ж, уходит она по-королевски.
Я следую за ней, но держусь на расстоянии. И наконец-то мое тело немного расслабляется. В легкие начинает поступать кислород, а не запах цитрусовых.
Спасибо.
Она останавливается около моей машины и ждет. Черт, эта девушка еще пару часов назад боялась, что ее пальцы съедят на ужин. А сейчас она покорно, с невозмутимым видом стоит и готовится к тому, что я отвезу ее домой. Ни единого слова против. Ни единого замешательства в глазах.
Что это? Доверие?
Мы каждый раз общаемся так, будто готовы убить друг друга на месте. Я мог бы спокойно выбросить ее сладкий зад где-нибудь около обочины на съедение волкам.
Интересно, в наших лесах водятся волки?
Сконцентрируйся.
Почему она все еще мне доверяет, если порой я не доверяю сам себе?
Она ждет, когда я открою ей дверь. И я, черт возьми, открываю. Гребаный джентльмен.
Бель садится в машину и тянется к ручке, чтобы захлопнуть дверь, но я ее опережаю и закрываю сам. Оббегаю капот и сажусь внутрь. Мне требуется пара минут, чтобы собраться с мыслями.
– Пристегнись, – указываю я и жду, пока она пристегнет ремень безопасности, после чего с глубоким выдохом трогаюсь с места.
Едем мы также в полнейшей тишине. Боковым зрением я вижу, как она жует щеку и нервно перебирает пальцы, надавливая подушечкой большого на остальные. Почему она начала нервничать? Мы даже не разговаривали. Десять минут назад она была абсолютно спокойна.
– Ты нервничаешь, – констатирую факт, потому что не хочу, чтобы она придумывала отговорки.
– Что?
Она заговорила. Наконец-то.
– Ты нервничаешь. – Поворачиваю голову и смотрю прямо ей в глаза. И сейчас там полнейшая паника. Нет того спокойствия, что было раньше.
– Кхм. – Она откашливается, прежде чем произнести: – Я должна была вернуться домой несколько часов назад.
Просто великолепно,
