Васильев разглядывал идентификационный номер (а как же — семнадцать знаков!) демонстративно долго. Сличал цифры и буквы шильды с цифирью техпаспорта. Даже провел по металлу пальцем. Убедился — все в порядке. Чего же тогда этот придурок нервничает? А ведь явно нервничает. С доброжелательной улыбкой инспектор обернулся к водителю:
— Все в порядке. Номер двигателя сличать не будем.
— Все? Могу ехать?
Васильев снова улыбнулся, выдержал небольшую паузу и сказал, заглянув еще раз в права:
— Откройте, пожалуйста, багажник, Виктор Олегович.
Козлов замер. Он услышал монотонный голос судьи и звук шагов конвоя, лязг двери автозака, дай овчарки… Он сглотнул и спросил чужим голосом:
— Это еще зачем?
— А у нас тут, знаете, воруют с колхозных полей. Со страшной силой… Вот, даже ОМОН приходится привлекать. Капусту неубранную тащут, технику курочат…
Лоб Козлова покрылся испариной. Под дождем это не было заметно. Но в глазах метался страх. То, что лежало в багажнике, тянуло на много-много лет строгого, как минимум, режима. Собственно, сам по себе факт перевозки ВВ[1]содержал состав преступления только по статье 222 нового УК. По максимуму — до трех лет. Но завтра-послезавтра, когда власти получат ультиматум, добавится еще и подготовка теракта. Вот тогда все! Амбец! Срок вкатят такой, что проще повеситься.
А еще ТТ за брючным ремнем. Паленый. После того как месяц назад пришлось слить Очкарика, Дуче приказал: избавься к едрене фене. А он пожалел… как лох последний. Значит, добавится еще и убийство. Все эти мысли промелькнули в голове мгновенно. Свое положение — страшное, безвыходное — Козлов осознал в одну секунду.
— Так что, Виктор Олегович, будем багажник-то открывать? — услышал он голос издалека. И — тоже издалека — свой ответ:
— У меня нет капусты. Два мешка картошки везу.
— Вот и посмотрим. Развеем, так сказать, сомнения.
На ватных ногах Виктор Козлов двинулся вдоль левого борта машины. Инспектор Васильев неторопливо шел следом. Хлестал холодный дождь. Скрипел песок обочины под каблуками. Васильев посмотрел поверх крыши автомобиля на прикрепленного омоновца. Они встретились глазами. Инспектор кивнул головой. Боец ОМОНа показал веками: понял.
У задней двери «восьмерки» Козлов нерешительно остановился. Он обернулся к гаишнику и что-то негромко сказал. Слова унес ветер.
— Что-что? — переспросил Васильев.
— Картошка, говорю, у меня.
— Открывайте, Виктор Олегович, открывайте. Мы ведь вашу картошку не съедим… Вам что — плохо?
Козлов привалился к борту машины и смотрел на инспектора побелевшими глазами. Правую руку он сунул под коричневую кожаную куртку. Васильев засек это движение и строго сказал:
— Эй, не дури! Ты что это?
— Картошка у меня, понял? — выкрикнул Козлов.
Он уже почти ничего не соображал. Омоновец за спиной инспектора начал перемещаться влево. Он не видел движения руки Козлова, не слышал странного, нелепого диалога, но уже понимал: что-то пошло не так. Он быстро вытащил АКС из-под плащ-палатки. Патрон был уже в патроннике, оставалось только сдвинуть флажок предохранителя. Если, конечно, дойдет до…
Рука с большим черным пистолетом резко вынырнула из-под куртки. Сержант оторопел, потом сделал шаг назад. Под плащом у него был надет бронежилет ЖЗЛ-74… который ничего не мог противопоставить мощнейшему выстрелу ТТ. Козлов поднял руку и взвел курок. В школе милиции курсанту Леше Васильеву не раз говорили, что команда, отданная громким и решительным голосом, способна психологически воздействовать на нарушителя, подавить его волю, вынудить к подчинению.
— Не стреляй, — тихо попросил он. — Не стреляй… пожалуйста.
Грохнул выстрел. Яркий язычок пламени вспыхнул на дульном срезе пистолета. Мощный удар легко отшвырнул тело инспектора на песок обочины. Пуля прошила пять слоев кевлара, человеческую плоть и, вторично пробив кевлар, улетела дальше. Сержант смотрел широко раскрытыми глазами и пытался сесть. Веснушчатое лицо выглядело удивленным. А Козлов снова напряг указательный палец правой руки. Но выстрелить не успел. Автоматная очередь омоновца оказалась быстрее. Он тоже слышал баечку про команду, отданную громким и решительным голосом. Но больше верил в АK.
И оказался прав: две пули из четырех попали в Козлова. Бестолково пытаясь ухватиться за гладкий, мокрый борт автомобиля, преступник медленно заваливался назад. Он видел только серое, низкое октябрьское небо и верхушку рябины, густо усыпанную крупными яркими гроздьями. Палец на спусковом крючке сделал последнее движение. ТТ выплюнул остроконечную маузеровскую пулю. Этим выстрелом Козлов убил сразу семь человек: пуля ударила в бензобак «восьмерки», от взрыва сдетонировали разом все сто пятьдесят брикетов тротила, и машина мгновенно исчезла в ослепительно-белой вспышке. Спрессованный чудовищным давлением газ в клочья разнес автомобиль, тела Васильева, Козлова и омоновца, подобно чудовищному молоту ударил по груженному песком КамАЗу, сбросил его с полотна дороги, поставил на попа и опрокинул в кювет, легко поднял проезжавший мимо «москвич» и опустил изувеченный корпус с уже мертвыми пассажирами недалеко от КамАЗа. Столб раскаленного газа взметнул с земли песок, камни, рваные куски железа, человеческих тел и раскидал их по округе в радиусе двухсот метров. Быстро разрастаясь в размерах, бело-черно-красный вулкан мгновенно испарил тысячи дождинок и оборвал гроздья с рябины, которую видел перед смертью Виктор Козлов.
* * *
На пульт дежурного УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области сообщение о взрыве поступило в 12:17. Когда через час оперативно-следственная группа подъехала к Агалатово, шоссе на въезде в поселок было перекрыто милицейским УАЗом. На обочине выставлены знаки: кирпич и объезд. Точно так же место трагедии перекрыли с другой стороны поселка. Две машины ФСБ — микроавтобус «форд-транзит» и «волга» с мигалкой на крыше — были пропущены беспрепятственно.
Сообщение о взрыве большой мощности и неизвестного происхождения запустило в работу механизм сразу нескольких служб ФСБ, а также МЧС и прокуратуры. Информация была тревожной и неконкретной. С определенной степенью достоверности можно было сказать одно: есть человеческие жертвы. Взрыв в поселке Агалатово мог иметь некриминальный характер, быть результатом нарушения техники безопасности, халатности, разгильдяйства, заурядного пьянства… Он мог оказаться результатом разборок, сведения счетов. А мог оказаться диверсией, террористическим актом.
На протяжении всех лет постперестроечного беспредела Питер был, казалось, оберегаем самим Богом от терроризма. Второй по величине и значению город в России, вторая, по сути, столица, был в этом смысле достаточно благополучным по сравнению с другими городами и регионами. Вопросами безопасности, помимо Всевышнего, занимались и другие — без нимба над головой, но зато с профессиональными знаниями именно в этой специфической области. Оперативники, следователи, эксперты-криминалисты, прибывшие в Агалатово, как раз и были этими людьми. Они отлично знали, какой труд десятков, сотен специалистов вложен в обеспечение программы антидиверсионных-антитеррористических мероприятий. Так же, как знали и то, что гарантировать городу стопроцентную безопасность невозможно. Политический и экономический хаос, прикрываемый лукавым словом нестабильность, способен породить самые невероятные ситуации. Удар возможен с любой стороны. Его может нанести как законспирированная экстремистская организация, так и маньяк-одиночка, а может, и просто отчаявшийся от скотской жизни, от безденежья, от страха перед будущим вчерашний благополучный преподаватель вуза, или пенсионер, или инженер-оборонщик… Вариантов — масса.
