Притащат к кади обиженного и ответчика, а тот сидит да ухмыляется. Весь суд – это, когда каждый цену открыто называет. Я – куруш, пострадавший – два... Так и торгуемся, пока не разоришься, если заплатить. Одна отрада: если проиграешь, в зиндан идешь с радостной мыслью, что противник – банкрот, на ноги не скоро встанет… Ныне получше стало, вот только судьи – все те же турки. А это такой народ… Все на суевериях, все у них – иншала да кисмет… Чуму, холеру не лечат. Дом загорится, не тушат. Собак, калоедов, привечают. Продажные твари! Все за мзду. Одно слово – варвары.
— Но ведь греков в Стамбуле куда больше, чем османов. Что же нам мешает жизнь правильно устроить? – тут я понял, что сморозил что-то не то. Слишком странно на меня посмотрел Никос, как-то не по-доброму.
— Заболтались мы с тобой, пора лавку закрывать. Вот, возьми, повяжи на свои кудри на манер чалмы, — протянул мне Никос длинную тряпку, бывшую в лучшие свои дни кушаком у какого-то бедняка. – Не так будешь внимание привлекать разбитой головой.
Торговец закрыл свою лавку и повлек меня на выход. Я смотрел на его энергично движущиеся лопатки под тонким халатом-безрукавкой с замысловатым орнаментом из серебряных нитей и прокручивал в голове наш разговор. Что-то явно не сходилось. Слишком многое Никос осветил как-то туманно, немало важных подробностей осталось за кадром. И откуда он знает про дубинку?
Мы вышли на улицу и углубились в лабиринт переулков. Я старался запомнить каждую мелочь, любой приметный ориентир, но глазу было сложно за что-то зацепиться, когда кругом одни бараки, которые какой-то шутник окрестил домами. Правда, то и дело попадались древние руины, часть из которых была встроена в стены домов. Наверняка, наследие византийцев, которые строили на века. Но встречались и новые постройки: в них чередовались слои темного и светлого камня. В общем, худо-бедно дорогу назад я запомнил.
Наш тур по злачным подворотням завершился в каком-то дворе, загроможденным сараюшками-скворечниками. Один из них Никос открыл и пригласил меня внутрь.
— Подожди меня здесь, я скоро.
Он прикрыл дверь за собой, быстро выбежав во двор, но я приник к щели в дощатой стене и успел разглядеть, как торговец скрылся в единственном подъезде. Вскоре на втором этаже, за окном, прикрытым решётчатой ставней, загорелся свет от свечи или масляного фонаря. Я внимательно наблюдал, оставив на потом изучение убранства сарая. Вряд ли меня там ждало что-то хорошее, явно не Ритц-Карлтон.
Скоро Никос снова выскочил во двор, придерживая рукой какой-то рулон. Я распахнул дверь ему навстречу.
— Вот тебе рогожа подстелить. Устраивайся, отдыхай. Утром решим, как быть дальше. А я спать. Устал сегодня, ни одного клиента – такое ожидание выматывает хуже всего.
Он снова удалился в дом, я же продолжил свое наблюдение. Происходящее мне не нравилось все больше и больше. Почему он не пригласил меня к себе в комнату, если так печется о моей судьбе? Уверен, ночка мне предстоит веселой.
Огляделся. Деревянная будка вряд ли использовалась как спальное место. Что-то темнит мой «благодетель». У задней стены сложены напиленные дубовые и сосновые сучья, наверное, для обогрева и для готовки. Пол земляной, присыпанный высохшей за зиму кукурузной соломой. Ширина сарая не больше двух метров, так что постель соорудить не трудно. Но у меня другие планы.
Как я и предполагал, через короткое время Никос снова выскочил из дома, но направился не ко мне, а на улицу. Теперь стоит подготовить сцену для игры по моему сценарию, где ставкой может стать моя жизнь.
Первым делом я развернул рулон с рогожей. Оттуда выпал скрученный кусок кожи в форме круга, неожиданно хорошей ручной выделки, примерно метрового диаметра. Понятно: солому сбить в подобие постели, прикрыть мягкой кожаной подстилкой, рогожкой укрыться – средневековый сервис во плоти. Спи, моя радость, усни… И придет серенький волчок, и укусит за бочок.
Я скатал и связал обратно кожаный круг, подсунув для объема немного соломы, и пристроил его на сдвинутые кукурузные стебли словно тело спящего. Из той же соломы смастерил шар-голову, из сучьев в поленнице выбрал те, что покривее – это будут ноги моей дьявольской куклы. Все сложил вместе, прикрыл рогожей, отошёл к двери, чтобы оценить реалистичность, снова поправил. Теперь пора вооружиться.
Я размотал свою пародию на чалму, разорвал ее на две равные половины и обмотал плотно кулаки: не хватало еще выбить костяшки, если придется драться. Нашел самый крепкий дубовый сук сантиметров сорок длинной и прислонил его к стене у двери. За всеми этими хлопотами я не заметил, как вернулся Никос.
— Коста, Коста! Я тебе воды принес, — дверь приоткрылась, и чья-то рука – николашкина, понятное дело – выставила у порога кувшин с водой.
«Терзают меня смутные подозрения, что водица та – непростая, с маковым молочком. Выпьешь – и козлёночком станешь, спящим беспробудно. Так что пить не стану, воздержусь», — подумал я и тихонько всхрапнул. Никоса мой актерский бенефис, по-видимому, удовлетворил. Он прикрыл осторожно дверь и удалился.
Теперь нужно хотя бы пару часов поспать. Потом, чувствовал я, будет не до того. Но прежде захотелось разобраться в паре вопросов. Вернее, в паре самых насущных, ибо общий список вопросов нарастал как снежный ком.
В принципе, оба связаны между собой.
Итак, первый. Как я в огромном мегаполисе умудрился прибежать именно туда, где смог найти первые ответы о Варвакисе? И второй. Почему Никос мне так подозрителен?
В голову приходят также два ответа. Или здесь замешано божественное вмешательство. Или на меня действует сознание – быть может, постсознание, остатки воспоминаний, отпечатки, слепки, закладки, все что угодно – или память, каким-то чудом сохранившиеся в теле Варвакиса. Я – реципиент, он – донор, должна быть какая-то связь. Мне остается лишь гадать.
Я не заметил, как задремал, прокидывая варианты вопросов и ответов. Разбудил меня тихий скрип двери моего сарая. В лунном свет блеснула сталь широкого кривого ножа, похожего на здоровенный рыболовный крючок.
[1]Монетная система Османской Империи при Махмуде II испытывала сильное влияние политического кризиса. Разменная монета (медная) пар имела номинал в 1, 5, 10, 20 и 40. 40 пар составляли 1 куруш (пиастр), который в свою очередь имел номинал в 0.5, 1, 2, 5, 10 и 20 и чеканился из серебра. Монеты номиналом в 25, 50, 100, 250 и 500 чеканились из золота (данные взяты из словаря Брокгауза и Ефрона). Авторы не уверены, что термин
