себя на том, что предвзято относится к Главному системотехнику. Плохо. В такой ответственный момент необходимо отбросить типично человеческие мерки. Срок ссылки истек, и надо быть добрее к собратьям по несчастью, щадить их самолюбие. Главное: их объединяет единая цель – возвращение. Ради этого можно и промолчать.
Замысловатый ход мысли немного позабавил Шперка. Он невольно улыбнулся, обнажив белизну фарфоровых зубов. Его лицо при этом так быстро переменилось, что Ирнолайя не удержалась от любопытного взгляда.
«Что-то повеселел старый хрыч, – терялась она в догадках. – Наверно, смакует непристойности об актрисах, злорадствует. Хотя… Куда этой навозной элите в такие тонкости. Просто скрывает от меня неприятные детали предстоящей эвакуации».
Ирнолайя прошлась по залу и сделала вид, будто с живым вниманием рассматривает картину, на которой был изображен чудовищный женский торс с раздувшимся, как у утопленницы, животом. Выдержав паузу, актриса обратилась к капитану с провокационным вопросом:
– Вам не кажется, наставник Арновааллен, что эвакуация плохо организована? Уже четверть двенадцатого, а группа еще не собралась. Чем это объяснить? Кто за это отвечает?
– Гм… – неопределенно хмыкнул Федор Исидорович.
– Халтура! – заключила Ирнолайя несколько театрально. – Обычный беспорядок и полное пренебрежение к нежелательным последствиям. Вот вам и цвет научной элиты – разложившаяся масса, проходимцы...
– Простите, но мне непонятен смысл слова «халтура». – Шперк уклонился от прямого ответа.
Актриса самодовольно хохотнула:
– Люблю редкие слова. Ну, да не в этом суть. Я не ожидала от Службы надзора такой расхлябанности. Они должны были обеспечить синхронность генетического сигнала для одновременного изъятия преступников из социального обращения. Наконец, нам должны предоставить приличную одежду, медицинский контроль, скромный досуг. А что мы имеем? Грязь, холод, полное отсутствие сервиса. Вам это нравится?
Шперк сделал вид, будто ищет пепельницу. Не найдя, положил окурок в карман и спокойно ответил:
– Это необходимо для конспирации, мадам.
– Вот как! – Ирнолайя скептически посмотрела на Федора Исидоровича и передразнила его: – Для конспирации… Куча мусора, сквозняки, смрад. Скажите просто: вы что-то от меня скрываете. Я права? Говорите же!
Шперк растерянно отвел взгляд и некоторое время молча рассматривал летевших ангелов на дверцах дубового шкафа. Он не знал, что ответить. Федор Исидорович имел смутное представление о системе секретной транспортировки отбывших наказание преступников. Хотя прежде он имел доступ к закрытой информации «Код – 201», многие отделы были ему недоступны. Особенно тщательно фильтровались сообщения, относившиеся к вестянскому судопроизводству. Задавая каверзные вопросы, Ирнолайя прекрасно знала, что ставит собеседника в тупик. Но Федор Исидорович не хотел сдаваться. За тридцать лет, проведенных в казуистических спорах, он чему-то да научился. Глубоко вздохнув, Шперк с нарочито небрежной интонацией ответил:
– Мадам, прежде всего договоримся, что мы не в трактире и здесь нет полового, которому можно дать по физиономии куском говядины. Мы можем сколько угодно негодовать, но от этого ничего не изменится, вы согласны?
– Допустим, – фыркнула Ирнолайя.
– Это во-первых. – Капитан загнул пожелтевший от табака палец. – А во-вторых, смею вас заверить, что у меня нет желания что бы то ни было скрывать от вас. Причина очень простая. Два часа назад я оставил все, что связывало меня с прошлым: дом, теплую постели, книги… Я шел с открытой душой. Какой мне резон обманывать вас?
– Не уклоняйтесь от ответа, – предупредила Ирнолайя. – Я желаю знать, где остальные.
– Я и не думал уклоняться. – Федор Исидорович незаметно подмигнул крылатому ангелу. – Я шел сюда с надеждой, а обнаружил пугающее меня обстоятельство. Казалось бы, радостное событие: встреча соотечественников за сотни световых лет от родины. И что я встречаю? Холод, равнодушие, подозрительность. О чем это говорит? За тридцать лет мы изменились, и не в лучшую сторону. Фиктивное существование, утрата личности, постоянный страх разоблачения – за все это надо было платить. Вот мы и заплатили лучшими сторонами своей души.
Шперк назидательно покачал головой.
– Нет, мадам, не стоит удивляться пустоте эвакопункта. Даже если сигнал услышали все, нет гарантии, что на него немедленно откликнутся. Вернее предположить обратное. Кое у кого не выдержали нервы, кое кому все равно где доживать последние дни – в вакууме, в трактире, в курной избе…
Ирнолайя испуганно посмотрела на Шперка.
– Вы это серьезно?
– Вполне.
– У вас опасные шутки, капитан. Вы ведь знаете, что нарушение генетической программы невозможно. Неужели вы допускаете, что представители высшей цивилизации могут променять идеалы Взрывающегося Тысячелетия на водку с квасом? О таком даже подумать страшно.
– Идеалы у преступников? – Шперк развел руками. – Ну, знаете…
– Вот я вас и поймала! – Ирнолайя вздернула искусно приклеенные брови. – Прелестно, капитан. Значит, вы с легкой душой способны поставить нас, вестянскую элиту, на одну доску с гомозаврами, рецидивистами и прочим сбродом! В таком случае, позвольте спросить, к какой категории уголовных лиц вы причисляете лично себя?
– На этот вопрос я отказываюсь отвечать, – сказал Шперк, небрежно откинувшись на диванные подушки.
– Почему? – настаивала Ирнолайя. – Вы же шли сюда с открытой душой! Так извольте обнажиться.
– Хотите услышать от меня гадости? Пожалуйста, – проворчал Шперк. – Да, сударыня, я капитан-наставник «Торраксона» – самый обыкновенный преступник. Вас это устраивает?
– Обыкновенный? Ну-ну, валяйте.
– Я смею так утверждать, потому что не вижу особой разницы между преступником, сидящим в звездолете, и рецидивистом, укрывающимся на чердаке. Пусть у них принципиально разные возможности, масштабы и средства, но сущность одна – насилие. Преступление аморально в любой системе счисления, оно абсолютно в любой точке пространства и времени.
– Адвокатствуете в пользу землян? Этих вонючих гомозавров? Очень милую компанию вы себе избрали! Что, в таком случае, заставило вас прийти на эвакопункт? Если вы считаете себя рядовым преступником, то какая разница вам, в какой точке пространства осуществлять насилие? С такой философией можно жить где угодно, хоть у черта в жилетке.
Шперк достал папироску и нервно затянулся.
– Я пришел, повинуясь генетической программе. Но если вникнуть глубже, подсознательный автоматизм ни при чем. Есть более сильные мотивы. Возможно, вам они покажутся мелкими, для меня же они – ценный результат ссылки.
– Что же это? Любопытно, – насторожилась актриса.
– Стыд, мадам, обыкновенный стыд. Вам знакомо это чувство?
Ирнолайя отвернулась к окну.
– Да, мне стыдно, что я, капитан-наставник, совершил гнусное преступление, не понимая этого ни там, на «Торраксоне», ни потом, во время следствия и суда. Я доказывал,
