Следак мягко погладил себя по лысине.
- Где взяли оружие?
- Оружие Тишки. Ему какой-то поляк подсуетил. То ли Стравинский, то ли что-то в этом роде… Так мне Тишка говорил.
Пусть, думаю, попрыгает, гнида ползучая… Впрочем, раз эта падла нас заложила, то поверят ему, а не мне.
- Имеешь что-нибудь сказать ещё?
- Всегда.
- Слушаю.
- Искренне сожалею по поводу своего рождения.
- ..?
- Сделали меня папка с мамкой без моего на то письменного согласия. Дали они мне, так сказать, путёвку в жизнь, а зачем… Жизнь – штука тяжёлая, гнусная, несправедливая…
- Ты это к чему?
- Разрешите вопрос?
- Ну.
- Вы не в курсе, у Форда сын есть?
Следак растерянно похлопал своими ржавыми ресницами:
- Вроде… есть…
Я понизил голос до полушёпота и грустно спросил:
- Почему не я?..
Как перед фотокамерой, следователь замер и молчал. Даже моргать прекратил. То ли ждал, чего я ещё ему скажу, то ли думал над моими словами; думал-соображал, боясь спугнуть незнакомые мысли.
Мне это всё уже надоело. Я хотел обратно в камеру. С моим прошлым мне всё равно воли долго теперь не увидеть. Это я понимал.
- Знаете ли вы, гражданин начальник, что такое судьба?
- Судьба? – переспросил одними губами.
- Именно, судьба.
Следователь ожил:
- Ваша судьба в ваших руках, Угрюмый.
- Это да, - соглашаюсь, - только вяжете вы мои руки, вяжете…
В зарешечённое окно заглянуло солнце. Тепло коснулось лучами лица. Ослепило.
Хорошо там, на улице…
…
А в камере целыми днями препирались между собой неугомонные Щука и Порох. Это тоже уже утомляло.
- Думаешь, Порох, ты умный?
- Не глупее некоторых.
- Меня имеешь в виду? Будь скромнее, лапоть! Я в сравнении с тобой Ломоносов!
- Хуесосов!
- Хуесосов на Руси было много, да и теперь встречаются, а вот Ломоносов был один. Звали его Михайло. Ты, конечно, ничего о нём не слышал, но…
- Борзеешь, сучонок…
- Прекрати, Порох! Ты же знаешь, я не люблю, когда ты сам с собой разговариваешь!
- Ну всё, хорош уже, баклан! Поиграй в немого!
- Подожди, ещё один вопрос!
- Отстань! Все мозги заплевал.
- Вот ты считаешь, что мы нарушили закон…
- Дак не я считаю! Пойми ты, дурья башка! Законы наши не с кондачка принимали. На то были основания. Ты был вором, так? Но надев форму и приняв оружие из рук власти, ты стал солдатом. А что должен делать солдат?
- Воевать.
- Нет, солдат должен выполнять приказы своего командира. А если командир прикажет стрелять в твоего брата – вора?
- При чём тут вор? Я с фашистами бился…
- Ништяк! Пойдём другим путём. Тебя поставили охранять военный объект. Ты будешь выполнять приказ своего командира?
- Военный объект… Да, буду… от врагов…
- А этот объект оказывается продовольственным складом для бойцов доблестной Красной Армии, и туда сунулись люди – твои братья. Ты ведь шмалять начнёшь… Как иначе? Должен! Обязан! Приказ… Ты предал воровской Закон, Щука… Ты – сука, и с этим нужно смириться.
…
Через месяц у меня был суд.
Прокурор – крыса тыловая – долго и сонно что-то бубнил, а в заключение назвал меня паразитом на теле общества и попросил для меня десяти лет. У меня даже икота прошла. Защитник вяло возражал. В конце концов суд учёл мои боевые заслуги и приговорил к пяти годам отсидки.
Это мне ещё повезло. Буквально через несколько дней вышел знаменитый драконовский указ «четыре шестых» «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». По нему за моё преступление мне грозило б от десяти до двадцати пяти лет.
Ни фига себе, срок – двадцать пять лет! Плюс к моим тридцати восьми! Да честные люди столько не живут. Четвертак… Ничего себе… Четвертак! Да это пожизненное, если вдуматься.
Прошло не больше месяца, и по всем лагерям, в ответ на указ и ужесточение наказаний, мрачно и слезливо запели урки:
«Идут на Север срока огромные,
