от моей матери.
— Извини, — ворчит он, сжимая в ладони салфетку и поднимая ее, чтобы вытереть рот. — Говорил твоей маме, что йогурт в холодильнике был плохим сегодня утром.
Йогурт, точно.
Не один из многих тяжелых побочных эффектов химиотерапии.
— В следующий раз попробуем овсянку, — отвечаю я, не утруждая себя произнесением первой фразы. Он не слепой и не наивный. Он просто не хочет признаваться вслух своему старшему сыну. Хотя я вижу его насквозь.
Когда родители поймут, что через некоторое время мы тоже начинаем их анализировать?
Мой отец не будет никем, если не будет волевым до самой смерти, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы дать ему это.
— Ты просмотрел данные, которые я отправил…
— Мои мысли и оценка «Синк Технолоджи» уже в письме на твоей почте, папа.
Я иду к мусорному баку, выбрасываю испачканное ведро и поворачиваюсь обратно.
— Тебе нравится идея совета директоров выкупить их долю?
Компьютеры всегда были моей фишкой. В них есть смысл; они не задают вопросов, и обычно есть код, чтобы исправить проблемы, когда они не работают. Понять компанию моей семьи — не проблема; дело в людях, которые там работают.
Люди — не мой конек. Никогда не были моим увлечением и, вероятно, никогда не будут. Я понимаю эмоции, чувствую их, но я активно ненавижу их каждую секунду дня. А люди? У них их чертова тонна. И ни к одному из них нет инструкции. Ты не можешь перестроить их систему, и в половине случаев то, что ты видишь, никогда не является тем, что ты получаешь на самом деле.
Я со вздохом возвращаюсь на свое место и опускаюсь в кресло. Мне хочется закурить, хочется чего-нибудь, что избавит меня от запаха рвоты и клинических запахов больниц.
Последние два года я чувствовал себя в спешке, как будто мир заметил, когда я начала выздоравливать, и сказал: Вот. Вот все, что ты пропустил, пока горевал.
У меня от этого постоянно болит голова, все эти вещи, которыми мне приходится жонглировать.
— Их консультации по безопасности впечатляют. Прибыль приличная. Легко понять, почему совет директоров в этом заинтересован.
— Но?
Когда я смотрю на него, его бровь приподнята. Его глаза впалые, тело кажется все более хрупким с каждым днем. Я могу не понимать, как люди работают, но я могу их читать, и я понял это по человеку передо мной.
— Мне недостаточно того, что я хочу их выкупить. Их разведданные о киберугрозах слабы, и это еще мягко сказано. Реагирование на инциденты слишком медленное, — я прижимаю большой и указательный пальцы к глазам, надеясь, что от этого пульсация пройдет. — И я чертовски ненавижу владельца.
Он смеется. Тот самый смех, который я слышал почти каждый день в своем доме на протяжении всей своей жизни. Глубокий, исходящий из живота. Интересно, будет ли этот звук отдаваться эхом в коридорах, когда его не станет, или время и его украдет у меня.
Смерть — не враг.
Враг время.
— Да, он немного засранец.
Я насмехаюсь. Это мягкая оценка.
— Сынок, — его рука ложится на мою и сжимает ее. — Я знаю, что в твоем возрасте это много. Когда мне было двадцать два, я пытался понять, в какой бар я пойду. Я не хотел отдавать компанию в твои руки так рано, но…
— Я знаю, — говорю я просто. Ему не нужно тратить силы на то, что я и так понимаю. — Все в порядке.
— У тебя всегда это хорошо получалось, — появляется его беззубая улыбка. — Знающий.
Суровый диагноз, поставленный моему отцу прошлой осенью, означал, что в двадцать два года мне придется возглавить «Хоторн Технолоджи» в качестве исполняющего обязанности генерального директора, пока я не передам его по наследству. Я рано окончил школу и уже начал работать под его началом в компании, к большому неудовольствию многих людей.
Возможно, они бы помогли, если бы знали, что последнее, чего я хочу, — это учиться управлять многомиллиардной компанией. Однако я знаю, что их беспокоит не мой возраст.
Нам всем приходится идти на жертвы, и слушать шепот в офисе по поводу моей умственной состоятельности — это то, с чем я готов мириться ради него. Он любит меня, многое для меня сделал, и дать ему уверенность в том, что наследие нашей семьи находится в надежных руках, — это меньшее, что я могу сделать.
— У тебя хорошие инстинкты. Самые лучшие, Сайлас. Доверяй им всегда. Ты не потерпишь неудачу, — сурово говорит он, вселяя в меня уверенность. — Я сообщу совету директоров, что мы не будем двигаться вперед с «Синк Технолоджи».
Мой телефон пикает в кармане, когда я киваю ему. Вытащив его из переднего кармана, я вижу сообщение от Рука. Когда телефон разблокируется, созданный им групповой чат уже открыт, а самым последним сообщением является его фотография с сигаретой во рту, когда он отдыхает на пляже.
Солнце отражается от черных солнцезащитных очков, которые он носит, и на его коже проступает загар, которого я никогда раньше не видел. На груди у него несколько новых татуировок, и это заставляет меня задуматься о том, что мы пропустили в жизни друг друга из-за расстояния. Однако его ухмылка говорит о том, что это все тот же Рук, все тот же парень, которого я всегда знал.
Тэтчер: Твоя грудь похожа на школьную парту.
Рук: Я обнимался с кактусом и он нежнее, чем ты.
Я едва сдерживаю смех. Им двоим еще предстоит перерасти свои мальчишеские ссоры. Если кто-нибудь из них не прекратит их, они будут продолжаться вечно, пока не заденут чьи-то чувства, и это, безусловно, будут чувства Рука.
Все чувства Тэтчера связаны с Лирой. Для остальных у него ничего не осталось.
Алистер: Заткнись, мать твою.
Вот он. Отец Колдуэлл спешит на помощь. Удивительно, что он не посоветовал Руку пользоваться солнцезащитным кремом. Мы отдалились друг от друга, но в глубине души мы будем знать друг друга до седых волос.
Время, пространство, расстояние, смерть.
Ничто из этого никогда не отнимет у нас того, что мы знаем наверняка — что мы знаем друг друга до глубины души. Мы никогда не говорим об этом вслух, это просто предрешенный вывод.
Мы те, кто мы есть. Неважно, куда мы идем и как меняемся, всегда останется эта узловатая, перекрученная нить, связывающая каждого из нас. То, что мы нашли друг в друге в детстве, мы не хотим отпускать никогда.
Они для меня братья. Каждый из них. Крепче любой крови.
Тэтч — единственный парень, с
