ребёнок. И чтобы под вечер мы с ним кормили чаек свежим хлебом.
12
Что мне собираться? Записки за пазуху, сандалии на ноги и – в путь!
Пора…
13
Нелегко будет описать вчерашнее. Столько всего произошло.
Я был уже готов покинуть дом, как в комнату прокралась Сима.
–– Уходишь, –– прошептала она.
–– Ухожу, –– подтвердил я, также шёпотом.
–– Прошу, возьми меня с собой, –– и, приблизившись ко мне, Сима обожгла моё лицо порывистым дыханием.
–– Думала я, –– продолжала она, задыхаясь, –– думала побороть свои чувства, да, видно, не в силах противиться им.
Я растерялся. Кто бы мог подумать, что за её неприязнью ко мне скрывалось…Бог знает что.
–– Сима…–– голос мой дрогнул. –– Я не могу…
Она вцепилась в мою одежду и повисла на мне, как испуганная кошка на пологе.
–– Любимый мой…Единственный… Не отталкивай… Не бросай…
Я догадался, ещё чуть-чуть - и сорвётся на крик.
–– Хорошо, –– сказал я. –– Иди, собери всё необходимое в дорогу. Только тихо…
Отправив Симу, я помедлил мгновение… и выскользнул в окно…
14
(Я наблюдаю за собой. Я себя изучаю. Познаю… Задаю себе вопросы о себе. Простые вопросы и сложные. И честно пытаюсь на них отвечать…
«Почему, Иуда, ты боишься смерти?»
«Вовсе я не боюсь смерти. Я боюсь лишиться жизни. Это не одно и то же».
«Но ведь тебе, Иуда, жизнь твоя не нравится?»
«Кто отрицает? Мне моя жизнь положительно не нравится. Но другой у меня нет и не будет. А я хочу жить. И наблюдать за собой. Изучать себя. Познавать…»)
15
И выскользнул в окно, где меня, по всему видать, давно поджидали. Человек шесть… Не проронив ни звука, они бросились ко мне. Они бросились с разных сторон… И я, храня молчание и понимая, что сопротивляться бесполезно, всё же упрямо отбивался, не давая себя схватить. Отчаянье придало сил. Я дрался, как в детстве, пуская в ход даже зубы, пока один из них не нанёс мне удар по затылку. Он ударил чем-то твёрдым и тяжёлым. Ноги мои подкосились. Меня заботливо подхватили и куда-то быстро поволокли. Потом с размаху «погрузили» в тележку, и только в ней я окончательно лишился чувств.
16
Ввели в просторную светлую залу и усадили в кресло из красного дерева. Напротив, в таком же кресле, развалился тучный мужчина с косым шрамом под единственным глазом. Он впился в моё лицо карим оком. Он впился в моё лицо карим оком, и я не без труда выдержал его жадно изучающий взгляд.
Двое внесли и поставили между нами столик с фруктами. Бесшумно удалились.
Он заговорил, и говорил долго, лениво и как бы нехотя.
–– Сразу хочу успокоить, здесь ты в полной безопасности. Ничего плохого мы тебе не сделаем. Скорее наоборот… Если мы и причинили кой-какие неудобства и привезли сюда против твоей воли –– поверь, это вынужденная необходимость. Мы не могли поступить иначе и готовы…
–– Да кто мы-то? –– набрался смелости я его перебить. –– И что вам от меня нужно?
Он помолчал. Так обычно пережидают внезапный грохот грома. И ответил:
–– Мы благочестивые евреи. Патриоты и ревнители Моисеева закона.
И только тут, сопоставив всё увиденное и услышанное вместе, я вдруг понял, кто именно сидел передо мной. Ну конечно… Сердце на мгновение замерло и после учащённо забилось.
Это был Менахем, сын Иуды из Гамалы, единственный оставшийся в живых предводитель зелотов.
Мне стало дурно.
17
Религиозные фанатики, мечтающие восстановить самостоятельность Иудеи путём вооружённого народного мятежа. Они устраивают бунты и погромы против местной знати и наместников римской власти. Они призывают к насилию. Они жаждут крови. Они не ведают жалости и, убивая богатых, освобождают рабов и уничтожают долговые записи.
За голову Менахема, римляне назначили денежное вознаграждение, растущее из года в год, от бунта к бунту.
18
Между тем Менахем продолжал говорить, и в голосе появлялись властные нотки.
–– Со времён Помпеи наша земля под железной пятой Рима. Иудея превращена в провинцию. Это унизительно и невыносимо. Но скоро мы положим этому конец. И, как ни странно, ты можешь помочь нам приблизить долгожданный час освобождения. О тебе мы знаем всё. Абсолютно всё. И понимаем, что взывать к твоему чувству патриотизма бесполезно. Ты начисто его лишён.
Улыбнулся я.
–– Насколько я помню, за подобные чувства по римским законам человека распинают вниз головой.
Менахем пропустил мою фразу мимо ушей.
–– Поэтому, –– сказал он, –– оказанную нам услугу мы готовы оплатить. Щедро… Сейчас ты беднее Ира. Остро нуждаешься…
–– Ну что ж. Деньги счастья не приносят, но зато несчастья с ними переносишь разнообразней. Что за услуга?
–– Угощайся.
–– Благодарю.
19
–– Иисус из Назарета, еретик и лжепророк, оставил после себя многочисленных учеников и последователей, которые продолжают распространять среди народа его вредное учение. Римскому владычеству оно не только ничем не грозит, но оно ему даже выгодно, ибо назаретяне и рабы чтут одни и те же добродетели –– смирение и покорность.
Устав от гнёта и драконовских законов, наш народ готов окончательно сделаться рабами. Соблазн покориться велик, ибо это легче, чем бороться; ибо Иисус обездоленным и нищим обещал райскую жизнь после смерти, а угнетателей обещал сурово покарать, но опять же после смерти.
«Воздать кесарю кесарево, а богу богово», к сему призывают они, а стало быть, признают существующее господство наших врагов, тогда как у нас нет другого господина, кроме Господа Бога.
Христианство, подобно заразе, охватывает всё большее число людей. Проповеди апостолов, как они себя называют, пользуются необъяснимой популярностью. А недавно один из этой шайки и жизнь, и учения Иисуса перенёс на папирус.
–– Должно быть – Матфей, –– предположил я. –– Он обучен грамоте.
–– Возможно, –– согласился Менахем. –– Ты тоже должен взяться за перо. Собственно, в этом и состоит наша просьба. Твоя услуга нашему движению…
–– Что же я напишу?
–– Правду, –– ответил Менахем. –– Можешь не боясь, честно излить всю свою ненависть к Иисусу и его учению.
–– С чего вы взяли, что я его ненавидел?
–– Как же… –– Менахем был озадачен. –– Ты предал его. Плату взял символическую…–– Он ухмыльнулся. –– Ведь не из любви же к нему
